История викингов. Дети Ясеня и Вяза

Даже на старой родине викингов дальнейший путь объединенных государств, во главе которых стояли волей Божьей христианские короли, был вовсе не гладким. Норвегия и Дания сохраняли относительную политическую целостность, но в Средние века их еще долго сотрясали гражданские войны, на самом деле не слишком отличавшиеся от междоусобиц эпохи викингов. Разница состояла в том, что теперь династические фракции боролись за короны целых стран, а не за клочки земли и власть в небольших уделах. Заграничные набеги продолжались, но уже как элемент международной политики, а не как проявление пиратских амбиций; в некотором смысле эти последние умерли вместе со Свеном Вилобородым, который так недолго наслаждался своим успешным завоеванием Англии в 1014 году. Впрочем, стоит заметить, что для тех, кого грабили викинги, разница в любом случае была невелика.

Как ни парадоксально, средневековые скандинавские короли тоже совершали набеги, но уже в новом контексте — в контексте Крестовых походов. В конце XI века и далее они вели священную войну, не отходя далеко от дома, против балтийских племен, еще сопротивлявшихся христианству, а также, разумеется, непосредственно в Святой земле. Всего через поколение после Стэмфорд-Бриджа норвежский король Сигурд повел свой флот вдоль побережья Франкии в Средиземное море, грабя на своем пути всех подряд, как это делали его предки-викинги. Прибыв в конечном итоге в Палестину, он оказал королю Иерусалима неоценимую помощь в захвате города Сидона. Затем Сигурд повернул домой и по пути остановился в Константинополе, где его радушно встретил император Алексей I Комнин, которому он передал свои корабли. В обмен Сигурду предоставили наземный транспорт для возвращения в Скандинавию, но многие из его людей в истинно варяжских традициях решили остаться наемниками в Византийской империи.

На своих заморских территориях норвежская корона сохраняла не слишком прочный контроль над Гебридами до 1260-х годов, но в то же время фактически приняла под свое управление Исландию, положив конец существованию многовековой общинной республики. Оркнейские и Шетландские острова, прибежище гордых и независимых пиратов-рыбаков, оставались неоспоримо скандинавскими до их аннексии Шотландией в XV веке.

В отличие от Норвегии и Дании Швеции потребовались столетия, чтобы наконец обрести целостность и в политическом, и (до определенной степени) в религиозном отношении. У Олафа Шётконунга, Короля налогов, имелась небольшая база власти в Сигтуне, но это было далеко не все королевство. Глубоко укорененная племенная вражда между народами свеев и гетов по-прежнему раскалывала всю страну от центральных равнин до озерных земель. Церковь была сильна в южных землях, остававшихся под властью датского престола до XVII века. Но в долине озера Меларен дело обстояло иначе: старые верования жили рядом с новыми до XII века, а за закрытыми дверями, вероятно, и гораздо дольше. Адам Бременский создал свое подозрительно живое и подробное описание храма в Уппсале и языческих празднеств, столь непристойных, что он не мог заставить себя поведать о них, всего за 29 лет до падения Иерусалима во время Первого крестового похода.

Судьба — в очень скандинавском смысле этого слова — диаспоры викингов снова оказалась другой. Социальные, политические, экономические и идеологические силы, запустившие трансформацию Скандинавии в VIII–XI веках, как и следовало ожидать, слабели и сходили со сцены в разное время и с разной скоростью в разных регионах. Рассматривать этот процесс можно с разных точек зрения.

Одна из них — археологическая, отягощенная определенными трудностями там, где речь идет о связи социальных изменений и материальной культуры. О том, как опасно опираться в этом вопросе (например, при попытке идентифицировать ожерелье) на простейшие уравнения, заговорили много лет назад, когда типы бусин, всегда прочно ассоциировавшиеся с поселениями эпохи викингов, начали находить в Дании при раскопках мест, датируемых на 50 лет раньше традиционного «начала» периода. Значило ли это, что эпоха викингов началась раньше, чем мы думали? Это спровоцировало научные дебаты о кризисе периода Великого переселения народов, его долгосрочных последствиях и фундаментальных переменах середины VIII века и привело к новому восприятию и пониманию истории, учитывающему не только такие события, как сожжение монастыря в Линдисфарне, но и более тонкие нюансы.