К моменту восшествия Романа на престол его жена Феодора родила ему по меньшей мере шестерых детей, а до ее смерти в 923 г. она родила еще двоих. Из четверых сыновей к концу 924 г. троих Роман произвел в соправители императора; самый младший, Феофилакт, был евнухом – ему уготовили карьеру в патриархате.
Подобно соплеменнику Василию I, новый император стремился основать династию. Чем он отличался от своего предшественника, так это относительной мягкостью характера. Роман Лакапин в полной мере использовал хитрость и обман, но не был ни грубым, ни жестоким. При живом Константине Багрянородном у императорского дома Лакапина едва ли могло быть сколько-нибудь продолжительное будущее, и, принимая в расчет хрупкое здоровье мальчика, того было бы легко отравить: Василий в этом случае не колебался бы. Роман мог сделать все, что угодно, дабы устранить молодого императора, но он не тронул его и пальцем.
Однако у Константина и без того было несчастное детство: рано умер отец, мать поносили как наложницу и дважды ссылали, его самого постоянно обвиняли в незаконнорожденности, и ему приходилось молчаливо смиряться с постепенным устранением всех тех, кому он мог довериться. Среди огромной и в основе своей враждебной к нему семьи Константин был одинок, нежеланен и нелюбим. К счастью, его физическая слабость компенсировалась наличием живого ума и творческими способностями: по-видимому, он являлся талантливым художником, а его интеллектуальная любознательность не знала границ. Константин проводил целые часы, изучая сложные хитросплетения византийского придворного церемониала, – его исчерпывающая работа «De Ceremoniis Aulae Byzantinae»[52]
остается для нас самым ценным источником в этой области.Он не предпринимал никаких попыток утвердиться во власти. Когда его, имевшего статус верховного императора, Роман отодвинул в сторону; когда в мае 921 г. тесть возвысил своего старшего сына Христофора до уровня еще одного соправителя; когда четыре года спустя он возвысил до того же положения двух других своих сыновей, что привело к нелепой ситуации одновременного правления пяти императоров; даже когда в 927 г. Роман провозгласил, что выше Христофора находится только он сам, низведя таким образом Порфирогенета на третье место, – ни в одном из этих случаев Константин не проронил ни слова протеста, хотя каждый раз чувствовал себя глубоко уязвленным. Константин знал, что у него есть одна главная обязанность – выжить.
За пределами империи основную проблему для Романа представляла Болгария. С момента восшествия на престол он делал все для восстановления добрососедских отношений, но Симеон не хотел принимать никаких условий, в которых не было бы оговорено отречение Романа, так что военные действия продолжались. В 919 г. Симеон дошел на юге до самого Геллеспонта; в 921 г. в пределах видимости были уже стены Константинополя. В 922 г. он добрался до европейского берега Босфора, подверг разграблению область, примыкающую к Истинье, и сжег один из самых любимых дворцов Романа в Пигах. В 923 г. Симеон вновь захватил Адрианополь. Но ни одна из этих маленьких побед не приблизила его к заветной цели: со стороны суши Константинополь оставался неприступным.
В 924 г. Симеон замыслил решающий приступ – на этот раз со стороны моря. У него самого не было флота, но он договорился с правившим в Северной Африке халифом из династии Фатимидов о том, что корабли последнего окажут болгарам поддержку. Однако Симеон не знал, что византийцы тайно подкупили халифа, и, когда в разгар лета 924 г. Симеон повел армию по меньшей мере уже в десятый раз во Фракию, он, к удивлению своему, не обнаружил в Мраморном море никаких кораблей. И князь, вместо того чтобы осуществить очередное опустошение прилегающей области, решил вновь встретиться со своим старым другом патриархом Николаем.
Опять престарелый патриарх проделал путь в болгарский лагерь, однако на этот раз он нашел князя менее расположенным к общению: Симеон был заинтересован в переговорах только с первым лицом государства, о чем и сообщил Николаю.
Император не имел возражений. Он всегда предпочитал переговоры ведению боевых действий. Но и Роман, и Симеон хорошо знали, что произошло на встрече Крума и Льва V столетие назад. Так что в Космидии, в северной оконечности бухты Золотой Рог, соорудили большой мол и на нем установили поперечное ограждение. Симеон должен был приблизиться со стороны суши, Роман – со стороны моря; между ними пролегал бы барьер.