Но было еще нечто, чем Мехмед особо гордился. В предыдущем году германский[107] инженер по имени Урбан пообещал султану сконструировать пушку, которая смогла бы пробивать любые стены. Мехмед хорошо заплатил ему и три месяца спустя получил грозное оружие, которое пустило ко дну корабль Риццо. Затем Мехмед потребовал еще одну пушку, в два раза больше первой. Работы над орудием были закончены в январе 1453 г. Известно, что длина пушки составляла около 27 футов, толщина стенки ствола – 8 дюймов, диаметр жерла – 2,5 фута. Пушка могла стрелять ядрами весом около тринадцати центнеров[108] на расстояние примерно в полторы мили. Двести человек были отряжены для организации доставки этого грозного орудия к стенам Константинополя – выравнивали дорогу и укрепляли встречавшиеся по пути мосты. Пушку тянули 30 пар быков, еще 200 человек поддерживали ее в устойчивом положении.
5 апреля Мехмед разбил свой шатер прямо перед стенами Константинополя. В соответствии с исламским законом он направил императору послание, в котором обещал сохранить всем его подданным жизнь, если город будет немедленно сдан; если же византийцы откажутся от этого предложения, то пощады им ожидать не стоит. Мехмед не получил никакого ответа. Рано утром в пятницу, 6 апреля, пушка Урбана выстрелила.
Для константинопольцев все это не явилось сюрпризом. На протяжении прошлой зимы они все – мужчины, женщины и дети во главе с самим императором – работали над укреплением оборонительных сооружений города. Хотя основная угроза очевидным образом исходила с запада, также укреплялись и приморские стены, тянувшиеся вдоль побережья Мраморного моря и Золотого Рога, – о Четвертом крестовом походе никто не забыл. К началу весны все приготовления были завершены. Пасха в этот год пришлась на 1 апреля. Даже в такой день большинство византийцев обошли стороной собор Св. Софии с его католическим обрядом.
Через три месяца после гибели Антонио Риццо, в феврале 1453 г., венецианский сенат проголосовал-таки за отправку в Константинополь 2 транспортных судов с экипажем в 400 человек на каждом. За этими судами должны были последовать 15 галер – когда они будут полностью готовы. Но только 20 апреля первые корабли отправились из лагуны; к этому времени 3 генуэзских судна, зафрахтованных папой Николаем V и наполненных провизией, приобретенной за его собственный счет, уже достигли Константинополя. Но, к чести Серениссимы, ее колония в городе ответила на турецкую агрессию весьма достойно. Предводитель венецианцев Джироламо Минотто пообещал константинопольцам всяческую поддержку, заверив императора в том, что ни одно судно республики не покинет гавань без разрешения византийских властей. В общей сложности колония смогла предоставить 9 торговых судов. Что касается генуэзцев, то многие из колонистов в Галатее прибыли в Константинополь. Появились в городе также решительно настроенные молодые люди из самой Генуи. Их лидер Джованни Джустиниани Лонго, член одного из самых влиятельных семейств в республике, известный знаток в области ведения войны в осадных условиях, 29 января привел в Константинополь свою личную армию численностью в 700 человек.
Все это должно было несколько ободрить Константина, но его ожидал серьезный удар: в ночь на 26 февраля 7 венецианских кораблей незаметно вышли из Золотого Рога, увезя с собой около 700 итальянцев. А всего лишь за несколько дней до этого капитаны кораблей дали торжественную клятву оставаться в городе.
И вот наконец император смог оценить имевшиеся у него ресурсы. На якоре в Золотом Роге стояло 8 венецианских судов, 5 генуэзских, по одному из Анконы, Каталонии и Прованса и вдобавок к этому 10 византийских кораблей: все, что осталось от имперского флота. Таким образом, общее количество кораблей составляло 26 – просто ничтожное число в сравнении с размерами османской армады. Но проблема с людскими ресурсами была еще более серьезной: согласно переписи, общее количество находившихся в городе мужчин, годных к воинской службе, включая монахов и священников, составляло около 7000 человек (4983 грека и примерно 2000 иностранцев). Не слишком густо – для обороны 14-мильных стен от 100-тысячной армии Мехмеда.
К утру 6 апреля большинство защитников города уже находились на своих местах. Император и Джустиниани осуществляли командование на самом уязвимом участке стены, пересекающем долину маленькой речки Ликос, примерно в миле от северной оконечности города. Приморские стены были укомплектованы гораздо менее плотно, но их гарнизоны выполняли также роль дозорных, сообщая о передвижениях турецких судов.
Султан подверг сухопутные стены артиллерийскому обстрелу, не имевшему прецедентов в истории осадных войн. К вечеру первого дня он сокрушил участок стены вблизи Харисийских ворот. Солдаты султана неоднократно предпринимали попытки прорваться внутрь, но вновь и вновь защитники города отбрасывали их назад – пока надвинувшиеся сумерки не заставили турок вернуться в лагерь.