История Византии. Том II

Приступая к рассказу о взятии Фессалоники, Евстафий замечает, что посторонний наблюдатель назвал бы это событие колоссальным, несчастнейшим, ужаснейшим. Но тот, кто сам пережил падение города, не найдет, пожалуй, имени для беды. Не без основания можно было бы сказать о «затмении великого светоча» — но эти слова отметят лишь масштаб бедствия, а не силу кипевших страстей. Значит, не всегда возможно богатство действительности зажать в обобщенную формулу, недостаточно сказать: «Затмился великий светоч», но нужно найти в действительности такие черточки, такие эпизоды, которые способны сохранить для читателя накал страстей. И вся повесть Евстафия «Взятие Фессалоники» — это поиск и обретение образов — страстных, индивидуальных, будничных и вместе с тем кипящих. Именно потому, что Евстафий мыслит образами, а не обобщенными формулами, ему удается находить крохотные детали, воплощающие и выражающие суть дела: Фессалоника, этот «великий светоч», пала, тысячи людей погибли, уведены в плен, умирают от голода. И внезапно Евстафий вспоминает о городских собаках, которых норманны безжалостно перебили. «А если и уцелела какая-нибудь, то лаяла и бросалась теперь только на ромея, к латиняну же подползла визжа». Собака, лающая на своих и подползающая к ногам покорителя, — можно ли лучше передать унижение фессалоникийцев? Две разные системы видения мира: с одной стороны, «затмение великого светоча», максимально обобщенная формула, с другой — обыденный образ, трогательный и своей неожиданностью, и своей наивностью, образ и символический, и вместе с тем оттеняющий — по принципу противоположности — громадность трагедии. Евстафий продолжал линию Пселла: литература делала первые шаги от обобщенно-спиритуалистического отображения действительности к конкретным и индивидуализированным образам.

Евстафий участвовал в научно-литературном кружке, группировавшемся вокруг патриаршей академии. Разьъехавшись затем в разные концы империи — кто в Фессалонику, кто в Афины или Новые Патры, члены этого кружка навещали друг друга, жаловались на долгое отсутствие писем и радовались каждой новой весточке. Из этого литературного кружка вышел также один из виднейших прозаиков конца XII в. — Михаил Хониат; к этому же направлению принадлежал и младший брат Михаила — Никита Хониат (за Хониатами утвердилось в научной литературе неправильное прозвище — Акоминаты)[970].

Михаил Хониат[971] родился около 1138 г. в малоазийском городе Хоны. Родители предназначили его к духовной карьере и отправили в Константинополь для завершения образования, где одним из учителей Михаила стал Евстафий Солунский. В 1182 г. Михаил был поставлен афинским митрополитом и пробыл в этом городе до IV крестового похода. Латинское завоевание заставило его покинуть Афины, и старость Михаил провел в скитаниях, вдалеке от друзей, нуждаясь в самом необходимом и страдая от болезней. В одном из писем с острова Кесса он жалуется, что лишился зубов и облысел, что зрение ослабло и ходит он, опираясь на посох. К концу жизни его разбил паралич: правая рука и правая нога отказывались служить. Но и в этом состоянии Михаил продолжал писать, редактировал написанное раньше и готовил сборник своих сочинений, расположенных в хронологическом порядке. Около 1222 г. Михаил умер.

Ученик Евстафия Михаил Хониат был большим книголюбом, равностным собирателем библиотеки, несколько, впрочем, беспорядочной, как все библиотеки тех лет: рядом с «Геометрией» Евклида там можно было видеть толкования посланий Павла и «Органон» Аристотеля. От своего учителя Михаил воспринял и дидактическую гражданственность: он наставляет и поучает, прославляет добродетель и страстно критикует порок. Его голос становится патетичным, когда он говорит о бедствиях родных Афин, страдающих от наездов податных сборщиков больше, чем от набегов пиратов. Он бичует константинопольскую знать, не желающую высунуть нос за ворота столицы, словно она боится промокнуть от дождя вне городских портиков; эти люди не хотят расстаться с детьми и женой и предают нуждающуюся в помощи провинцию — Михаил сравнивает их с кормчим, бросающим руль корабля, гонимого бурей, с врачом, отказывающимся помочь больному.