История Византии

«Дом, в который мы были помещены, не спасал от холода и не давал защиты от жары; к тому же к нам приставили вооруженную стражу… Это было настолько далеко от резиденции императора, что когда мы дошли туда, то уже совершенно выдохлись. Мало того, поданное нам греческое вино оказалось совершенно непригодным для питья: в него были подмешаны вар, камедь и гипс…

Мы прибыли в Константинополь и прождали под сильным дождем у Карийских ворот до одиннадцати часов. Только тогда Никифор распорядился впустить нас — пешими, поскольку он не считал нас достойными въехать верхом, и затем нас препроводили в вышеупомянутый отвратительный каменный дом, который насквозь продувался и в котором совершенно не было воды. Шестого июня меня привели к брату императора Льву, начальнику дворцовой стражи и логофету; мы оказались втянуты в совершенно изнуривший нас жестокий спор о вашем титуле. Он называл вас не „император“, что на его языке звучит как „василевс“, но — наиболее оскорбительно — „рекс“, что на нашем языке означает „король“…»

* * *

Только на следующий день Лиутпранд получил аудиенцию у императора, который, по словам посла, сразу же перешел к делу. Василевс выразил сожаление, что не оказал гостю более обходительного приема, но, ввиду поведения повелителя Лиутпранда, у него, Никифора, не было иного выхода. Лиутпранд не остался в долгу. Его повелитель, указал он, освободил Рим от тирании распутников и шлюх; если Никифор и его предшественники действительно являлись римскими императорами — на что они претендовали, — то почему допускали подобное положение вещей? Но если бы Никифор отдал одну из дочерей Романа в жены сыну Оттона — молодому Оттону, ныне правившему совместно с отцом, то от монарха, которого представляет Лиутпранд, можно было бы ожидать некоторых значительных уступок.

Шесть дней спустя посла известили о том, что некая принцесса, рожденная в пурпуре, действительно может быть отдана за Оттона, но только в том случае, если Западная империя уступит Византии Рим, Равенну и всю Восточную Италию, а также Истрию и часть Далматинского побережья. Никифор и на секунду не мог себе вообразить, что Оттон согласится на подобные условия или у Лиутпранда хватит полномочий, чтобы принять их, а следовательно, полагал посол, не имелось никаких оснований для его дальнейшего пребывания в Константинополе. Лиутпранд оказался под еще более строгим надзором в своем отвратительном жилище, которое ему разрешалось покидать лишь в тех редких случаях, когда император приглашал его на обед. Но даже эти мероприятия были гораздо менее приятными, чем могли бы быть: во-первых, ввиду мерзкой еды, а во-вторых, благодаря Никифору, который видел в них лишь возможность поиздеваться над своим гостем. И лишь 2 октября, после четырех месяцев мучений, болезней и почти постоянных поношений, послу дозволили уехать.

Но это был еще не конец невзгодам бедного Лиутпранда. Непредвиденные обстоятельства вынудили его задержаться в Навпакте; в Патрах экипаж его корабля сбежал; на острове Левкасе дипломата весьма недоброжелательно принял местный епископ-евнух, и Лиутпранд жил там впроголодь; на острове Корфу он пережил три землетрясения подряд, а несколько позже пал жертвой грабителей. Он также хорошо осознавал, что все его страдания были напрасны. Перспектива династического брака ничуть не прояснилась, отношения между Востоком и Западом оказались напряженными более чем когда-либо. Еще до того как Лиутпранд вернулся в Кремону, в Южной Италии разразилась война. Бедный Лиутпранд — он не мог знать, что отчет о его путешествии будут читать и через тысячу лет после его смерти, а ведь это наверняка утешило бы дипломата.