История Византии

Очевидной целью временной высылки Феофано было соблюдение приличий, хотя Никифор мог бы для нее найти и более удобное жилище. Многие в Византии их брак комментировали следующим образом: Никифор, будучи ослеплен красотой императрицы, страстно влюбился в нее. Нетрудно понять, как возникла эта идея. Сюжет, в котором грубый, несгибаемый полководец в летах неожиданно теряет голову из-за прекраснейшей — и порочнейшей — женщины своего времени, слишком эффектен, чтобы ему не поддаться. Но могло ли дело обстоять подобным образом? Ведь Никифор был глубоко религиозным аскетом, который после смерти своей первой жены дал обет воздержания. Мог ли он в действительности оказаться таким влюбчивым? Не являлся ли этот брак просто пунктом соглашения, заключенного между ними? Для Феофано речь могла идти только об этом, последнем варианте. Роскошная молодая женщина, к тому же императрица, после счастливого, хотя и короткого брака с исключительно обаятельным Романом вряд ли испытывала какие-то чувства, кроме отвращения, к непривлекательному пуританину, который был старше ее более чем вдвое. Что касается Никифора, то здесь мы не можем высказываться столь же уверенно. Во всяком случае, не столь уж редки случаи, когда убежденный холостяк неожиданно оказывался сбит с ног волной страсти. И поведение Никифора в тот момент, когда законность их брачного альянса была поставлена под вопрос, позволяет предположить, что он действительно любил свою молодую жену до безумия.

Патриарх Полиевкт первоначально не высказывал никаких возражений против их супружеских уз; но, когда к концу венчальной службы Никифор в одиночку приблизился к центральной двери иконостаса, чтобы — в соответствии с традицией — поцеловать находившийся за ней главный престол, патриарх с поднятой рукой выступил вперед. Разве император не знает, спросил Полиевкт, о епитимье, налагаемой церковью на всех, кто заключает второй брак? Спустя один полный год Никифор вновь может быть допущен в алтарную часть, до этого же времени она будет оставаться закрытой для него. Василевс согласился с этим постановлением, но никогда так и не простил Полиевкту нанесенного оскорбления.

Но это было еще не последнее несчастье, предуготованное императорскому браку. Несколько дней спустя дворцовый священник Стилиан оказался достаточно безрассуден, чтобы упомянуть о том, что Никифор приходился крестным отцом одному из детей Феофано. Согласно церковному закону это обстоятельство ставило Никифора и Феофано в абсолютно запрещенную степень родства, и если бы оно было подтверждено, то их брак пришлось бы признать потерявшим законную силу. И вновь патриарх не выказал колебаний: закон есть закон, и ему следовало повиноваться. Он предложил Никифору простой выбор: тот должен либо отвергнуть Феофано, либо подвергнуться церковной анафеме навечно.

Не люби Никифор Феофано, он мог бы спокойно выбрать первый вариант, что одновременно означало бы ссылку императрицы в женский монастырь: это вернуло бы к нему церковное расположение и заодно избавило бы его от ненужного брака без всяких угрызений совести за нарушенную договоренность. Но он не повиновался. Вместо этого Никифор созвал собрание и пригласил всех епископов, присутствовавших в то время в Константинополе, — к счастью, некоторые из них как раз прибыли в столицу, чтобы снискать расположения нового императора. Они послушно заключили, что рассматриваемый закон был провозглашен во времена правления Константина V (и, таким образом, от его имени), который являлся осужденным еретиком. Соответственно данный указ нельзя считать действительным.

Брак выстоял. Но не в глазах патриарха, повторившего свой ультиматум. И хотя Никифору грозило отлучение от церкви — что означало полный разрыв в отношениях между церковью и государством, — он все же отказывался повиноваться. Его глубоко религиозная душа явно пребывала в опасности, но Никифор так и не оставил Феофано.

Наконец он сам нашел приемлемое решение. Несколько дней спустя Стилиац засвидетельствовал, что никогда не говорил, будто Никифор являлся крестным отцом ребенка Феофано, а если и сказал что-то подобное, то лишь по причине плохой памяти. Потом привели старого Варду, и тот дрожащим голосом подтвердил, что ни он, ни его сын не приходились крестными отцами никому из детей Феофано.

Полиевкт, столкнувшись с двумя явными лжесвидетельствами, понял, что его карта бита. Престарелый кесарь пользовался не только уважением, естественно выказываемым отцу императора, но и был популярен в народе сам по себе; к тому же, стоя одной ногой в могиле, он, можно сказать, находился вне пределов досягаемости патриарха. Полиевкт сдался.