История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III

Как не раз отмечали исследователи, теория «симфонии» в изложении Юстиниана является откликом на теории церковногосударственных отношений, которые в конце V — начале VI вв. излагали римские папы. Те стремились показать превосходство духовной власти и подчинённое значение государства в церковных делах. Напротив, в предисловии к 6-й новелле св. Юстиниана говорится не о главенстве духовенства, но о единстве и согласии царства и священства внутри Церкви. Один авторитетный исследователь отмечает, что для верного понимания этого предисловия следует устранить распространённую ошибку, состоящую в отождествлении императором священства и Церкви. Такой прекрасный богослов, как св. Юстиниан, не впадает в этот «клерикализм» — слово «Церковь» вообще отсутствует в его предисловии. Для него под «Церковью» понимается не «священство», а все человечество. Святой Юстиниан говорит о дарах Божьих не Церкви, но человечеству, и, таким образом, соотношение царства и священства вовсе не понимается как соотношение государства и Церкви, а как соотношение различных властей внутри Церкви-человечества. Речь идёт о нераздельном и неслиянном единстве Церкви и Империи вполне в духе Халкидонского догмата.

Но это единство вовсе не симметрично. Если «священство» представляет собой собирательное имя всех патриархов, епископов и клириков, то, напротив, «царство» не отождествляется с государством и сосредоточено в единой личности императора. Как говорит сам св. Юстиниан, «священство служит вещам божественным», но такое отличие духовенства от прочих членов Церкви относительно: дело священства — молитва, то есть предельно широко понимаемая литургическая и сакраментальная жизнь Церкви. На этом фоне утверждается безусловная супремация царства[97].

Конечно, это — лишь идея, но идея единственно верная для св. Юстиниана и некогда, как он полагал, почти осуществлённая в жизни. Однако в начале его правления практическое проявление идеальной «симфонии» было нарушено и извне, и изнутри. В нарушение богоустановленных принципов варвары покусились на абсолютность Империи, создав свои политические союзы на римских территориях. Изнутри Церковь-Империя страдала от монофизитов и других иноверцев, которых необходимо было привести или вернуть к истинной вере.

Одним из застарелых и традиционных врагов Римской империи являлась Персидская держава Сасанидов, не принявшая христианства и составлявшая серьёзную угрозу безопасности государству. И потому св. Юстиниан не исключал её из списка первоочередных противников, которых необходимо усмирить. Однако за Персией стояла её древность и, главное, военная и политическая мощь, побороть которую римляне не смогли в течение многих столетий. Рим вообще испытывал пиетет к древности и в известной степени за этот счёт оправдывал существование Персидского царства.

Помимо таких «романтических» причин, император по достоинству оценивал силу Персидского царства. Это было компактное, хорошо организованное государство, имевшее сильное войско и умелых полководцев. А национальному чувству персов могли позавидовать сами римляне. Древний враг был бы ещё опаснее, если бы, по счастью для Константинополя, Персия сама не страдала некоторыми внутренними недугами, и её северные границы не беспокоили кочевники, отвлекавшие персов от римских земель. Помимо всего, существовала так называемая «проблема Армении» — армяне, христиане по вероисповеданию, легко шли на контакты с римлянами и охотно помогали им в Римо-персидских войнах. Но и в таком состоянии это государство было невероятно сильно[98].

Конечно, когда-нибудь и оно должно пасть от Божьего гнева, но сейчас св. Юстиниан был готов удовольствоваться безопасностью христиан в Персии, в отношении которых периодически устраивали гонения персидские власти, неизменностью восточных границ и возможностью вести миссионерство среди диких народов Кавказа. Как здравомыслящий практик, он понимал, что одним только желанием Персидское царство не разгромить. Поэтому в практической политике он, хотя и не собирался уступать Персии, при открывавшихся возможностях неизменно с удовольствием шёл на мирные переговоры, концентрируя силы для войны с другими врагами.

Несравнимо более опасными для императора казались остготы и вандалы, еретики, покусившиеся на римские владения, узурпаторы, уронившие римскую славу. Возможно, св. Юстиниан ещё мог бы мириться с фактом появления варварских политических обществ в Италии и в Африке, если бы они являлись православными государствами. Но, как известно, и вандалы, и остготы были арианами и не раз поднимали руку на «святая святых» для императора — Кафолическую Церковь, а с этим мириться было нельзя. Остро и глубоко чувствуя свою обязанность быть хранителем веры и первым защитником Церкви, св. Юстиниан не мог принять такое положение дел.