История военного искусства от Густава Адольфа до Наполеона Бонапарта

Бой. По наставлению Суворова, «пехотные огни открывают победу» и потому шедшие впереди боевого отряда егеря прежде всего завязывали перестрелку, а потом открывала огонь и боевая линия, но не иначе как по особому приказу; только четыре стрелка в каждом капральстве могли стрелять, не ожидая приказания, «для вернейшего застреливания противных, а особливо старших и наездников». Конная артиллерия скачет вперед, как сама хочет.

Стрельбою занимались недолго и то на ходу, после чего каре или колонна бросались в штыки. «Бить смертельно вперед», – относилось одинаково как к пехоте, так и к кавалерии.

От кавалерии требовалась подвижность и атака «в полный карьер на саблях», а драгуны, сверх того, должны были уметь спешиваться и действовать по-пехотному. Эскадроны первой линии шли на интервалах, для «врубки сквозь оные второй кавалерийской линии, а между тем первая, при сильном опровержении противника, вмиг строится по аппелю. Казаков обучать сильному употреблению дротика, по донскому его размеру, в атаке, сшибке и погоне».

Бой завершался всегда энергичным преследованием противника. «В окончательной победе конница гони, руби! конница займется, пехота не отстанет – в двух шеренгах сила, в трех полторы силы; передняя рвет, вторая валит, третья довершает!»

Выражение «конница займется» на языке Суворова значит остановлена – пехота ее поддерживает. Занятою конница быть может, но остановлена быть не может[22].

Походные движения совершались следующим образом: впереди фронта двигалась легкая конница, за нею авангард армии, а потом частные авангарды колонн; далее шли самые колонны, с прочною связью между собою и, наконец, отдельный арьергард как прикрытие обоза. Охранение армии возлагалось на легкую конницу, для которой были указаны отдельные стратегические операции, установленные еще Петром, но потом забытые.

Независимость от тыла, быстрота налета отдельными партиями с разными целями, широкий фронт, в несколько раз превосходящий фронт армии, и значительно выдвинутый вперед район освещения местности конницею драгунского типа – вот отличительные особенности самостоятельных операций русской легкой конницы в эту эпоху.

В походных колоннах в голове и хвосте двигалась пехота, а в середине – кавалерия, артиллерия и обозы.

Биваком войска располагались в боевом порядке, причем кавалерия находилась под прикрытием пехоты.

Дисциплина войск была установлена на правильных основаниях, отвечавших составу русской армии. Румянцев требовал, чтобы начальники старались привести нижних чинов «в приличное военным людям состояние, внушили бы им добропорядочную жизнь, вежливое обхождение и чистоту».

Он заставлял офицеров знать имена нижних чинов и сам знал многих. Последствием этого была «обоюдная связь любви и послушания». В армии Румянцева солдаты содержались хорошо, а побои были уничтожены; он озаботился об упрощении формы одежды, отменил пудрение волос и беление амуниции.

«Однако ж, – с удивлением говорит один из пораженных новыми порядками современник, – при всем том дисциплина и чиноначалие в должном уважении оставались. На место всей красоты фронта заступила привычка к сражению, а всегдашния удачи родили невероятную храбрость, так что и до сих пор она в сердцах наших войск не истребилась».

Потемкин, бывши президентом Военной коллегии, держался того же направления. Он требовал самого внимательного отношения начальников к подчиненным, напоминая, что «солдат есть название честное, коим и первые чины именуются». Он старался поднять нравственное достоинство нижних чинов, изыскивал меры к улучшению материальной обстановки солдат и к облегчению их во всех отношениях.

Упрощение обмундирования и гуманное отношение начальников отняли много от спин солдат палочных ударов; солдат чувствовал, как с него спадали тяжесть и рутинный педантизм, и с каждым днем из него начинал вырабатываться «чудо-богатырь» этой славной эпохи в жизни русской армии.

Влияние Суворова, прослужившего семь лет в звании солдата, изучившего их быт, язык, склад понятий и принявшего как бы оттенок юродивого, «божьего человека», по понятию простолюдина, конечно, было неотразимо. Солдаты его понимали; они видели в нем своего человека и проникались к нему беспредельной преданностью и любовью.

Развивая в своих «чудо-богатырях» бесконечную удаль и находчивость, наказывая за нерешительность, или, как он называл, за «немогузнайство», он требовал милостивого обращения с побежденными и обывателями. Он указывал «не менее оружия поражать противника человеколюбием». «Не обижай обывателя, – говорил Суворов солдатам, – он тебя кормит и поит. Умирай за церковь и царя: останешься жив – честь и слава; умрешь – церковь Бога молит».