История войн и военного искусства

Ему помешало, как рассказывает со своей коварной манерой Фукидид, — настолько ослепленный ненавистью, что он обвиняет там, где ему хочется обвинять, — то, что «его солдаты стали проявлять недовольство слишком продолжительным бездействием и начали роптать против его командования, порицая его трусливое и глупое поведение по отношению к такому смелому и коварному врагу; они говорили, что неохотно отправились с ним из дому, так что, когда до его ушей дошел этот ропот, он, против своего убеждения, лишь бы только положить конец их тяжелому, вызванному бездействием, настроению, снялся с лагеря и двинулся вперед. Он приступил к делу так же, как перед этим при Пилосе, где только что испытанная им удача заставила его поверить, что он не так уж глуп». Клеон предпринял против Амфиполя то, что теперь называют рекогносцировкой. Он не мог думать, да и не думал неожиданно захватить город; как только он заметил по некоторым признакам, что Бразид подготавливает вылазку, он повернул назад, но было уже слишком поздно. Когда афинское войско в походном порядке шло вдоль стен города, чтобы вернуться в лагерь, Бразид ударил ему во фланг. Оно обратилось в поспешное бегство без малейшей попытки к серьезному сопротивлению. Бразид и Клеон погибли. Последний, по словам Фукидида, — конечно, как жалкий трус, по словам же Диодора, позднейшего греческого историка, — как смелый воин.

По Дельбрюку, эта битва прежде всего показывает полное ничтожество Клеона: «Полководец, теряющий битву так, как Клеон битву при Амфиполе, не только плохой военный, но и никуда не годный человек», по сравнению с которым Никий выступает в свете благородного, внушающего доверие, человека.

Трусливое поведение афинских гоплитов в сражении, к которому они принудили Клеона почти явным мятежом, объясняется Дельбрюком так: «Их поведение как раз является доказательством того, что Клеон должен был уничтожать. Такое позорное дезертирство не случается ни с одним полководцем, если только он порядочный человек (для этого ему совсем не нужно быть выдающимся военным)». Однако что касается поражения Клеона, то действительные причины здесь чрезвычайно многочисленны.

Дельбрюк прекрасно понимает, что греческое гражданское ополчение не знало дисциплины римских легионеров, не говоря уже о муштровке прусских рекрутов. Оно было так своенравно, что доставляло много хлопот даже настолько опытному и счастливому полководцу, как Демосфен. В сухопутном войске олигархия имела такую же поддержку, какую демократия имела во флоте. Сам Фукидид свидетельствует, что гоплиты очень неохотно отправились во фракийский поход, и их мятеж против «бездействия» был так же бессмыслен, насколько разумна и понятна для самой тупой головы была причина, имевшаяся у Клеона для «долгого бездействия».

В другом месте, где речь идет уже не о Клеоне, но о римской военной системе по сравнению с греческой, Дельбрюк сам приводит массу доказательств того, что афинские гоплиты видели даже доблесть в непослушании своим командирам. Главная вина в потере Амфиполя лежит, таким образом, на афинском войске. В настоящее время нельзя уже более говорить, что Клеон не был на высоте своего трудного положения, так как представление Фукидида о полной безрассудности Клеона, естественно, покоится на мнении тех, кто был единственно виноват в поражении и кто имел все основания выставлять погибшего козлом отпущения своей собственной негодности. Суждение Фукидида поэтому совершенно недостойно внимания, даже независимо от того, что Диодор дает совершенно иное описание битвы и настойчиво доказывает храбрость Клеона.

Если Дельбрюк пользуется манускриптом реформатора Биллингера о бургундской войне, чтобы путем исторической аналогии проверить рассказ Геродота о персидских войнах, то он должен бы был воспользоваться манускриптом реформатора Меланхтона о Томасе Мюнцере, чтобы представить в истинном освещении фукидидовский рассказ о битве при Амфиполе. Это как раз то же самое: Томас Мюнцер в битве при Франкенгаузене представлялся таким же безголовым болваном и так же трусливо бежал, как и Клеон под Амфиполем. Разница лишь та, что меланхтоновскую ложь о Мюнцере под Франкенгаузеном мы, по крайней мере, частично, обнаружили из других источников, тогда как рассказ Фукидида изобличает себя своей внутренней противоречивой невероятностью, как образчик того славного метода, которым исторически отсталые партии вынуждены бороться с исторически передовыми направлениями.

Алкивиад