На следующий день, 20 апреля, рота егерей с орудием под начальством подполковника князя Эрнстова, заняла ближайшую имеретинскую деревню Серабно, в трех верстах от Вахани, где были тотчас собраны все крестьяне, вместе с их помещиком, и приведены к присяге на верность России. В то же самое время генерал-майор Тучков, следовавший уже в Имеретию, с 19 апреля, с своим Кавказским гренадерским полком[224]
, получил приказание с двумя батальонами этого полка ринуться с того места, где застанет его приказание, на картахскую дорогу, ведущую в Имеретию, и расположиться лагерем на границе Грузии с Имеретиею. Отсюда послать в соседние имеретинские деревни сильный отряд, для склонения обывателей к присяге на верность России. Полковник Козловский, посланный Тучковым, с успехом выполнил данное ему поручение.Занятие имеретинских деревень и новое старание князя Абашидзе, посланного главнокомандующим для переговоров, под предлогом прощания с зятем и успевшего видеться с царем, заставили последнего решиться на возобновление свидания. Соломон отправил тех же трех депутатов с письмом к князю Цицианову, в котором писал, что готов все сделать по предложению главнокомандующего; готов присягнуть на подданство России, но просит, чтобы по смерть был оставлен царем Имеретин и чтобы Лечгум, как главная причина прекращения переговоров, не был передаваем во власть Дадиана Мингрельского, пока имеретинский царь не представит доказательств на право владения этою областью и пока не последует на то высочайшей резолюции.
Уверяя всем, что было для него свято, что Лечгум всегда принадлежал Имеретин, а не Мингрелии, Соломон в том же письме приложил письменные условия, на которых полагал войти в подданство России. Обещая поступать во всем не иначе как «по приказанию и спросу» главнокомандующего, имеретинский царь просил оставить его самовластным правителем народа, предоставить ему суд и расправу; награждение и наказание его подданных; просил, чтобы русские войска, которые будут находиться в Имеретии, исполняли все его приказания и, наконец, чтобы власть русского правительства не простиралась на Гурию[225]
. Относительно царевича Константина имеретинский царь предоставлял на волю главнокомандующего или оставить у него, или взять к себе, но в последнем случае не требовать от него возвращения имений царевичу. Князь Цицианов отвечал, что относительно царевича Константина он объяснил уже свои виды уполномоченным царя и не имеет надобности излагать письменно; все же остальные пункты, предложенные Соломоном, могут быть постановлены согласно с желанием царя Имеретинского[226].В полдень 23 апреля Соломон назначил свидание с главнокомандующим, для принятия присяги и подписи трактата подданства, но при непременном условии, чтобы о Лечгуме было написано так, как он просил. Князь Цицианов писал Соломону, что он удивляется требованиям его о Легчуме и тем более после последнего письма, удовлетворяющего пользам и желаниям царя.
«Итак, – писал главнокомандующий[227]
, – с прискорбием я вижу, что вам неугодно согласиться ни на что, ибо присланные депутаты привезли ко мне ваше писание, требующее от меня оного письма, и когда я, против желания моего на то согласись, отправил, то вы изволите делать новые требования ваши о перемене статьи; после сего я отдаю на собственный вашего высочества справедливый суд: можно ли надеяться конца, коль требования столь часто переменяются? Со всем тем посылаю, по требованию вашего высочества, пункты, прося о решительном ответе, для чего отправляю сиятельного князя Егора Абашидзе».Царь Соломон долгое время упирался, требовал изменить постановление о Лечгуме, но наконец 25 апреля согласился на свидание, на котором была совершена присяга и подписан трактат, изложенный в форме просительных пунктов.
Не имея чистосердечного намерения вступить в подданство России, Соломон и на этот раз, по совету своих приближенных противной нам партии, хотел прибегнуть к хитрости и обмануть князя Цицианова. Царю посоветовали сделать фальшивую печать, то есть с ошибками в титуле и имени, и приложить ее на присяжном листе, с тою целью, чтобы впоследствии, при благоприятном случае, можно было уклониться от подданства. Если бы русское правительство стало тогда упрекать Соломона в неверности, то, по мнению его советников, он может отговориться тем, что никогда ни присягал, а если и имеется на присяжном листе печать с его именем, то она фальшивая, потому что с ошибками, а такую царь употреблять не может.
Когда в день присяги Соломон хотел под трактатом приложить такую печать, то князь Цицианов, предуведомленный заранее о проделках его советников, объявил царю, что под столь важным актом одной печати недостаточно и что необходимо подписать трактат собственноручно, что Соломон и принужден был сделать в присутствии главнокомандующего.