«Должен с откровенностию объяснить, – писал князь Цицианов[233]
, – что Мингрелия без Поти ничего не значит». Не имея в своих руках этой и других пристаней, нам невозможно было ни продовольствовать войска, назначенные на всегдашнее пребывание в новоприобретенных землях, ни пользоваться естественными произведениями Имеретин и Мингрелии. Богатство страны делалось для нас бесполезным, тогда как напротив, присоединяя Поти к мингрельским владениям, к которым она принадлежала еще в древности, мы связывали торговлю этого пункта с Крымом, могли расширить промышленную деятельность всего Закавказья, а следовательно, содействовать обогащению тамошнего народонаселения.Оставление черноморских пристаней в чужих руках вредно уже было и потому, что в них сосредоточивалась главнейшим образом торговля пленными христианами, торговля, опустошавшая край и населявшая Турцию и Египет. Известно, например, что почти все мамелюки были из грузин.
Этот промысел побудил впоследствии князя Цицианова объявить жителям Имеретин и Мингрелии, что пойманный в занятиях такого рода торговлею будет сослан в Сибирь в каторжную работу. Хотя царь Соломон и князь Григорий Дадиан на словах заявляли, что разделяют мнение о необходимости подобной меры, но объявление это мало помогло делу: пленнопродавство существовало, и не было сомнения, что будет существовать до тех пор, пока Поти не будет занята русскими войсками.
Еще год тому назад, вступая в переговоры с Дадианом, князь Цицианов уже предвидел важность и значение пристани Поти и сознавал, что с принятием Мингрелии в подданство России будет сделана лишь половина дела, которое может считаться оконченным только с приобретением этой пристани.
«При занятии Мингрелии, – писал он[234]
, – я нахожу пристань Поти столь нужною, что почитаю выгоднейшим для России приобретение сего одного пункта, нежели всей Мингрелии, коей зависимость определится зависимостью Поти».Главнокомандующий просил, чтобы наше министерство вошло в соглашение с турецким правительством об уступке Поти, без чего невозможно было отправить наши войска в Мингрелию.
«Нужно мне также, вашему сиятельству, донесть, – писал князь Цицианов графу Воронцову[235]
, – что когда Поти будет уступлена турками и настанет время занятия Мингрелии, тогда необходимо, чтобы из Николаева в Крым и из Крыма в Поти на первый случай доставить провианта на полк и на год, для того что отсель доставлять, по трудности дорог в горах, нельзя, а в Мингрелии большею частию просо одно сеют».Доставляя провиант сухим путем и на вьюках, мы могли при всех усилиях обеспечить войска только месячным продовольствием и то при условии свободного движения транспортов, на что, однако же, рассчитывать было невозможно, так как не было сомнения, что враждебный нам паша Ахалцыхский и непримиримый враг Дадиана царь Имеретинский употребят все усилия, чтобы вредить нам и владетелю Мингрелии. Можно было ожидать, что паша Ахалцыхский, содержавший всегда лезгин на своем жалованье, будет направлять их на разграбление наших транспортов, и тогда нам пришлось бы или сопровождать эти транспорты сильными конвоями, или, отказавшись от доставки продовольствия, вывести войска из занятых областей.
Все эти причины заставляли князя Цицианова откладывать до времени введение войск в Мингрелию и желать, по возможности, скорейшего занятия прибрежных мест.
Равнодушие, с которым принято было Портою известие о присоединении Мингрелии, а потом и Имеретин, подало надежду нашему правительству, что точно так же посмотрит она и на приобретение нами пристани Поти, находившейся более в номинальной, чем в действительной ее зависимости[236]
. Порта, по-видимому, сама не считала Поти в своей зависимости, потому что ближайший к ней ахалцыхский паша, сообщая князю Цицианову о новой милости к нему султана прибавлением начальства над морскими пристанями, в числе их Поти не назвал.