История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

«Замечаю, – писал Коваленский, – что существовавшая доселе в здешнем городе тишина, порядок и благочиние, всех и каждого спокойствием и безопасностью обеспечивающие, с некоторого времени нарушаются новым движением умов, правилам благоустроенного правительства противным, и что самые даже сходбища, скопы и совещания приемлют свое начало.

В пресечение такого беспорядка и в осторожность всех тех, кои легко завлекаются в сети соблазнителей по неведению или по превратному толкованию обязанностей от всех сословий народа грузинского, российскими узаконениями взыскуемых… Я по долгу моему сим извещаю, что всякие непозволительные зазывы, сходбища, скопы, совещания, составление писем и прошений за общим подписанием и прочие порядку противные или без позволения правительства чинимые деяния строжайше запрещаются силою законов у сего в выписке изображенных. Где же и как по случающимся делам и нуждам и надобностям просить, о том означено в узаконениях, на основании коих в минувшем июле месяце издано от меня изъяснение, которое и ныне к сведению приобщается».

Поручивши коменданту объявить это обвещение жителям Тифлиса, Коваленский приказал ему отобрать от князей подписку в прочтении объявленного. Комендант ездил к князю Герсевану Чавчавадзе, сардару князю Орбелиани, Тарханову и другим, но все они отказались подписать и говорили, что не понимают написанного. Обвещение обежало по всему Тифлису и в том же виде совершенно чистое явилось в кабинет правителя. Коваленский стал призывать к себе отдельных лиц и требовать от них подписки. Грузины отказывались, говоря, что подпишут его после подписи князей. Тогда правитель придумал новое средство. Он успел отклонить сардара князя Орбелиани, Тарханова и Макаева от князя Герсевана Чавчавадзе и употребить их против него. Человек чрезвычайно пылкого и прямого характера, князь Чавчавадзе любил говорить прямо и откровенно то, что чувствовал, и тем давал, конечно, все средства Коваленскому, чтобы обвинить его впоследствии.

Приезд из нашей столицы такого лица, каким был князь Герсеван Чавчавадзе, очень естественно, возбуждал внимание грузин, желавших разъяснить свое положение. Между князьями начались сходбища, обмен мыслей, а между народом – разговоры. Коваленский писал, что князь Чавчавадзе нарушает общественное спокойствие. Недоброжелательные лица для производства волнения в народе стали распускать слух, что князь Чавчавадзе уполномочен составить новое предположение об участи Грузии. Это еще более привлекло к нему народ. Кнорринг, со слов правителя Грузии, составил обвинительный акт против князя Чавчавадзе. «Князья грузинские, – писал он, – предавшись его внушениям и стекаясь отовсюду, по его называм начали делать сходбища, скопы и совещания, являя новое движение умов в нарушение общественного спокойствия… Князь Чавчавадзе и супруга его с братьями своими и прочими их сообщниками были и суть источниками колебания народного… Князь Чавчавадзе, сверх развлечения князей грузинских, вошел в переписку за границу, вступил сам собою в управление казахских и шамшадыльских татар, что он имел при покойном царе Георгии, кои по неведению, движимы будучи его внушениями, ослушны оказались даже приказаниям правителя Грузии и явно не повинуются приставленному к ним чиновнику, через что происходит затруднение в сборе с татар сих подлежащих в казну податей, а по их примеру и другие в повинности сей колеблются…»

Князь Чавчавадзе не скрывал своего мнения и высказывал открыто, что грузины должны быть счастливы тем, что присоединены к России, но что благополучие их не будет иметь места и твердого основания, пока они должны будут повиноваться настоящему образу правления. Коваленскому не нравились эти разглашения. Правитель Грузии знал, что князь Чавчавадзе был одним из первых лиц, устранивших его влияние на Георгия XII в то время, когда он был назначен полномочным министром при дворе царя Грузинского. Он был нерасположен к князю Чавчавадзе. Князь знал об этом нерасположении, но надеялся на репутацию, составленную им в Петербурге, как о лице, искренно преданном России.

Чавчавадзе не скрывал о всеобщем неудовольствии и ропоте народа на тамошнее правление; говорил, что не знает, как избавиться от посетителей, приезжающих к нему отовсюду, приносящих ему жалобы и требующих мер к заявлению всеобщего желания переменить правительство, которое для народа через меру тягостно.

– Такой образ мыслей, – говорил Соколов князю Чавчавадзе, – будет сочтен не иначе как поступком, несообразным с высочайшей волей, постановившей правление в Грузии. Это будет явным нарушением присяги, данной русскому императору.