30 августа толпа вооруженных горцев спустилась с горе ближе к селению Шильды и остановилась недалеко от лагеря отряда полковника Тихоновского. Последний в ночь на 31 августа двинулся для разогнания собравшейся толпы. С рассветом неприятель, с удивлением увидевший перед собою русские войска, без выстрела рассыпался в разные стороны и скрылся в горах и лесах. Александр бежал сначала в Сабуэ, а затем поселился у дидойцев. В октябре он опять успел собрать до 6000 человек лезгин, с которыми и появился на высотах близ Сабуэ. Полковник Тихоновский 16 октября атаковал это скопище и заставил его бежать в свои селения. Царевич едва не попался в плен; лошадь его была ранена и осталась на поле сражения[171]
. Поселившись у дидойцев, Александр находился в самом бедственном положении: горцы не выпускали его от себя, считая за ним много обещанных денег, и мулла взял его из сожаления к себе на прокормление[172]. Надеяться на помощь персиян и на получение оттуда денег он не мог, так как между Россиею и Персиею были открыты мирные переговоры, окончившиеся вслед за тем заключением Гюлистанского мира.Глава 6
Победы Котляревского при Асландузе и Ленкорани, а главное, появление русских войск за р. Араксом произвело панику между населением и возбудило опасения Аббас-Мирзы. Сознавая, что с открытием наступательных действий со стороны России трудно будет собрать рассеянные полки и встретить неприятеля, персидский принц, через своих посланных, обратился к капитану 1-го ранга Веселаго с предложением прекратить военные действия. Не имея на то никакого разрешения, Веселаго вступил, однако же, в переговоры и пригласил к тому же Мир-Мустафа-хана Талышинского. Узнав об этом, Ртищев просил Котляревского внушить хану, что кроме главнокомандующего никто не имеет права входить с неприятелем в какие бы то ни было сношения. Веселаго же было замечено, что обязанность его драться с неприятелем, а не принимать мирных предложений и отвечать, что с этим следует обратиться в Тифлис к самому главнокомандующему.
Столь резкий ответ еще более озаботил Аббас-Мирзу, и он решился обратиться к самому Ртищеву, через армянского патриарха Ефрема. Главнокомандующий отвечал, что, зная миролюбивое расположение императора, он никогда не откажется от мирных переговоров с персидским правительством, но имеет весьма малую надежду на успех.
Действительно, заключение мира с персиянами было делом далеко не легким. «Неблагонамеренность, – писал Мориер к лорду Вальполю[173]
, – лукавство и вероломство персиян затрудняли его (заключение мира) до сих пор до невозможности, и если бы русские им не задали прошедшею зимою двух или трех уроков самых порядочных, то я никак и не поверил бы, чтобы мы могли склонить их к замирению. Люди, имеющие всю власть на границе, и в числе оных мнимый наследник Персии и один из министров шаха Мирза-Безюрг, находят в том большую выгоду, чтобы сие дело не состоялось, и они-то делали главное в том препятствие».Предыдущие переговоры и сношения с Аббас-Мирзою показали, что главным противником заключения мира был Мирза-Безюрг, дядька и наставник принца, находившегося под полным его влиянием. Следовательно, начинать снова переговоры с Аббас-Мирзою было бы бесполезно, и главнокомандующий решился начать их не иначе, как с тегеранским кабинетом. Пользуясь союзом России с Англией и участием, которое принимал сир Гор Узелей в предшествовавших переговорах, Ртищев сообщил ему о желании персидского правительства, но выразил сомнение в успешном исполнении этого желания. Если для ведения мирных переговоров, говорил главнокомандующий, будут назначены со стороны Персии те же лица, которые наблюдают прежде всего свои личные выгоды, сопряженные с продолжением войны, чем помышляют о благе общественном; если на ведение переговоров будет иметь влияние тавризский министр (Мирза-Безюрг), который в течение шести лет ежегодно возобновлял переговоры и, своею хитростью достигал того, что они прерывались, то едва ли можно ожидать каких бы то ни было успехов.