История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Оставив необходимые гарнизоны в укреплениях и на постах, расположенных на Кавказской линии, Ермолов сосредоточил остальные войска, в мае 1818 г., на берегу р. Терека. В состав отряда поступили: два батальона 8-го егерского, два батальона 16-го егерского, батальон Троицкого и батальон Кабардинского пехотных полков, команда пеших линейных казаков и 18 батарейных и легких орудий. Всего в отряде находилось налицо: пехоты: 106 штаб– и обер-офицеров, 434 унтер-офицера, 109 музыкантов, 4933 рядовых и 167 нестроевых; в артиллерии: 10 штаб– и обер-офицеров, 16 фейерверкеров, 3 музыканта, 223 рядовых и 49 нестроевых; в иррегулярных войсках: 13 обер-офицеров, 32 урядника и 440 рядовых. В общем итоге численность отряда простиралась до 5596 человек строевых[386].

25 мая назначена была переправа через р. Терек и движение к р. Сунже. В авангарде шел, под командою майора Швецова, батальон Кабардинского полка с 200 казаками и двумя конными орудиями Волгского казачьего полка; за ним в четырех верстах следовали главные силы и затем обоз[387]. Сильная жара утомляла войска, и потому главнокомандующий разрешил снять галстухи и расстегнуть мундиры; при остановках на биваках и лагерем не выставлять беспрерывной цели вокруг отряда, как бывало прежде, а ограничиться постановкою часовых на важнейших пунктах. Всем вообще нижним чинам запрещено было при встрече с начальниками снимать фуражки и в ночное время, по большей части сырое и холодное, ходить непременно в шинелях[388]. С приходом на место действий Ермолов приказал, для лучшего сбережения здоровья солдат, выдать порционные деньги в каждую роту, с тем непременным условием, чтобы деньги шли на улучшение пищи, с прибавкою 10 копеек на каждого солдата, работавшего при постройке укреплений[389].

Мясная и винная порции значительно поддерживали здоровье солдат, и больных было очень мало.

Дойдя до урочища Хан-Каде, войска остановились в шести верстах от знаменитого Ханкальского ущелья, считавшегося в глазах чеченцев местом неприступным. Чеченцы издали смотрели на движение русского отряда и не сделали ни одного выстрела. Те, которые считали себя более виновными, бежали из селений, по левому берегу р. Сунжи расположенных; остальные оставались в своих домах и даже приходили в лагерь. Ермолов ласкал их, но счел все-таки необходимым взять аманатов. Главнокомандующий пригласил к себе почти всех старшин селений и объяснил им, что прибытие русских войск на Сунжу не должно устрашать их, если они намерены прекратить свои хищничества.

– Я не пришел вас наказывать, – говорил Алексей Петрович, – за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы оных впредь делаемо не было. В удостоверение этого вы должны возобновить присягу на покорность и возвратить содержащихся у вас пленных. Если же не исполните моих требований, то сами будете виною бедствий, которых не избегнете, как явные неприятели.

Старшины просили дать им время для совещаний и уверяли, что не могут ни к чему приступить без согласия общества. В совещаниях их всегда находились люди нам преданные, и через них Ермолов знал, что хищники, не надеявшиеся на прощение, возмущали прочих, и многие селения, по родству с коноводами, отказались принимать участие в совещаниях. Противники покорности успели уверить большую часть населения, что русские пришли только для наказания хищников и не приступают к этому потому, что опасаются вступать летом в непроходимые леса; что распущенный слух о намерении главнокомандующего построить крепость есть чистый вымысел и что русские войска, пробывши некоторое время на Сунже, непременно возвратятся на линию.