Вы, по своему мнению, поставляете мне на вид, что Франция, вступившая теперь с Россией в дружбу, не исполнит данных нам прежде обещаний, но это не может служить уроном нашего правительства, и это не обяжет нас отказаться от покровительства нашим владениям и не выказывать энергии и мужества в этом отношении. Наше правительство, со дня заключения дружбы с Францией, никогда не имело случая обвинить ее в нарушении обета и убеждено, что если Франция действительно была бы шатка в своих обещаниях, то Россия, отличающаяся дальновидностью и прозорливостью, не доверилась бы ее дружбе, после столь продолжительной вражды. В этих мыслях, после приезда вашего посланного, барона Вреде, решение всех ваших вопросов наш двор предоставил французскому правительству, а вместе с тем предписал нашему чрезвычайному посланнику, Аскер-хану, пребывающему во Франции, чтобы он, по совету его величества императора французов, вступил в переговоры с графом Толстым, русским министром в Париже, и заключил с ним трактат дружбы Персии, Франции и России»[281]
.Аббас-Мирза, по совету Гардана, предлагал заключить перемирие на год, но граф Гудович не соглашался и требовал скорейшего заключения мира. Мирза-Шефи, визирь Баба-хана, писал, что мир может быть заключен, но не иначе как под условием, чтобы каждая из двух держав владела своим древним достоянием. Сам Гардан, отвечая на письмо графа Гудовича, уверял его, что употребляет все усилия, чтобы сделать угодное русскому правительству, но что труды его, в этом отношении, парализуются крайней подозрительностью и недоверчивостью персиян. По мнению французского министра, самым лучшим средством к уничтожению недоверчивости и недоразумений было бы перенесение мирных переговоров в Париж. Искавший главенства во всем, император Наполеон желал принять опеку над Персией и непосредственное участие в переговорах наших с этой державой, но русское правительство не могло допустить подобного вмешательства, и император Александр не изъявил согласия на предложение французского министра. «Сколько ни уверен я в дружественных расположениях сего государя (Наполеона), – писал император графу Гудовичу, – не могу согласиться на перенесение мирной негоциации в Париж, по причине отдаления сего места от персидских границ»[282]
. Главнокомандующему поручено объявить тегеранскому двору, что удовлетворение его желаний послужит только еще к более медленному восстановлению мирных отношений и потому не может быть допущено русским правительством. В случае упорства персиян и отказа прислать уполномоченных графу Гудовичу разрешено было действовать по своему усмотрению, и если признает полезным, то открыть военные действия.Отправив письма Аббас-Мирзе и министерству, с объявлением последней воли императора Александра, главнокомандующий требовал, чтобы уполномоченные с обеих сторон были назначены безотлагательно, и объявлял, что в противном случае будет считать мирные сношения наши с тегеранским двором окончательно прерванными. Вместе с тем, чтобы принудить персиян дать скорейший и решительный ответ, граф Гудович оставил лагерь у Саганлуга и перешел в Памбаки, ближе к персидским границам.
Хотя известие о том, что император Александр не изъявил согласия на перенесение мирных переговоров в Париж, крайне опечалило тегеранский двор, но, ободряемый французским посольством, Баба-хан все-таки не соглашался прислать полномочных в Тифлис. По обыкновению, он не давал никакого ответа, и тогда граф Гудович решился, перейдя границу, открыть одновременно военные действия в ханствах Эриванском и Нахичеванском. Он приказал находившемуся в Карабаге с отрядом генералу Небольсину двинуться прямой дорогой к Нахичевани и стараться овладеть городом в то время, когда сам граф Гудович, с главными силами, подойдет к Эривани. Занятие Нахичевани имело целью лишить персиян возможности подать помощь Эривани.
Чтобы ввести неприятеля в заблуждение относительно направления действий, главнокомандующий запретил пропускать персидские караваны в наши границы, приказал приезжающих из Персии курьеров останавливать на передовых постах, так чтобы они не могли видеть нашего лагеря, и препровождать их в главную квартиру только в таком случае, если бы прислан был от Аббас-Мирзы сам мирза Безюрк или какой-либо важный чиновник. Наступившая осень и отсутствие подножного корма, как единственного средства продовольствия, лишали персиян возможности собрать значительное число войск, состоявших преимущественно из кавалерии. Главнокомандующий надеялся, что неожиданным движением и в такое позднее время года он скорее всего принудит персидское правительство согласиться на решительные предложения, ему сделанные.