История волков

И вот я увидела его впереди: озеро лежало передо мной точно стрела – длинное и узкое, нацеленное к северу. Индейская резервация располагалась у самого дальнего от меня берега. Когда я была тут в последний раз – несколько лет назад мы приезжали сюда с отцом ставить капканы на ондатр, – резервация состояла всего из нескольких домов. Там была одна мощеная дорога и с десяток жилых трейлеров да свора лабрадоров-метисов. Теперь же, по мере моего приближения к их берегу, я заметила, что все собаки сидят в вольерах из сетки-рабицы. Теперь на единственной улице поселка появились закусочная «Дэйри куин», парковка и светофор. Видно, новое казино на шоссе приносило хорошую прибыль[21]. Я увидела Центр индейского наследия, выстроенный из узких ровных бревен, и вывеску в форме рыбы с надписью «Добро пожаловать!» на местном наречии.

Я выволокла каноэ на берег, спрятала его под густыми нижними лапами канадской пихты и зашагала по асфальтовым дорожкам, которые то и дело заворачивали к лужайкам перед домиками, сложенными из модульных конструкций. Все домики были словно близнецы: белые, обшитые алюминиевыми планками. У всех были одинаковые крылечки и гаражи на две машины. На крышах у всех торчали тарелки спутниковых антенн, перед каждым стоял пикапчик.

Резервацию можно было бы счесть обезлюдевшей, если бы не ватага выбежавших из леска мальчишек в ярких свитерках с эмблемами воскресной школы. В руках они сжимали сбитые из палочек эскимо небольшие кресты, притворяясь, что это их ружья.

– Пау! – крикнул один из них. Другой поднял крест над головой и крикнул:

– Назад, Левиафан!

– Эй, не скажете, где живут Холберны? – не смутилась я. – Пит и его дочка Лили.

Она уже четыре дня не появлялась в школе.

– А почему мы должны тебе это сказать? – поинтересовался один из них – тот, который возглавлял охоту на Левиафана.

– Я вам денег дам. Я каждому дам по доллару, если вы покажете мне их дом.

Они на мгновение замешкались. Но потом, слегка приподняв плечи, согласились, словно между ними существовала телепатическая связь.

– Вон туда! – один из них махнул рукой в сторону гравийной дорожки, убегавшей от мощеной улицы. И я раздала им мамины долларовые бумажки, расправившиеся и теплые после двухдневного лежания у меня в кармане. Получив вознаграждение, мальчишки обступили меня со всех сторон, взмахнули крестами и забросали вопросами:

– А что тебе надо от Лили-Полячишки? Она противная розовая гомо-лесба! Ты такая же гомо или как?

Я вздохнула. Мальчишки в школе вечно задавали мне этот вопрос. Это было худшее оскорбление, которое могло прийти в голову восьмилетнему мальчишке. Но я давно привыкла к этому оскорблению, которое не раз в детстве выслушивала на детских площадках.

– Гомо сапиенс? – переспросила я веско.

Они смущенно переглянулись.

– Тогда да, я гомо.

– Фу! Проваливай! Тьфу на тебя! – завопили мальчишки.

Но они явно были в восторге.

Я оставила их там размахивать своими крестами из деревяшек и направилась по дорожке, которую они мне показали. Некоторое время я шла по зарослям проса, пока не увидела ржавый трейлер на опушке сосняка. Я не стала подходить к дому Лили с центрального входа. Я зашла с тыла, где траву никогда не косили и лесные заросли подступали вплотную к владениям Холбернов. Но там под голубым навесом оказалось выметенное бетонное патио, и когда я заглянула в заднее окно, то увидела батарею тарелок, аккуратно выстроившихся в сушилке для посуды. Еще я увидела круглый стол с пластиковой столешницей, и задвинутые под него стулья, и освещенный аквариум с включенной системой подачи воздуха. Трейлер был хоть и старый, но прибранный и демонстрирующий склонность к комфорту, с новым коротким ковриком на полу и вязаным покрывалом на небольшой банкетке у стены. Я заметила розовый шарф, который Лили стащила из коробки с забытыми вещами в школе, – он висел на крючке у двери, и его кисти трепались на сквозняке. Глядя, как они шевелятся под порывами ветерка, я вдруг поняла, что крючок, на котором висит шарф, – это рог прибитой к стене головы оленя.

Широкий рот оленя был закрыт, а белые ноздри расширены.

За моей спиной раздался мужской голос:

– Лили?

Я обернулась. Кто-то, оказывается, полулежал в шезлонге в углу патио, в тени пихты.

– Лил, ты вернулась?

Это был мистер Холберн. Он сделал глубокий вдох и рывком приподнялся в шезлонге, отчего потертый нейлон жалобно заскрипел. Я судорожно пыталась придумать что-нибудь в свое оправдание – мол, я собирала в здешнем лесу раннюю коринку и заблудилась, – но потом заметила у него в руке высокую банку пива, а на мху возле патио уже была россыпь пустых. Это было воскресенье накануне Дня памяти, так что, наверное, не имело никакого значения, что я скажу. Завтра он бы обо мне и не вспомнил.

В его седой бороде запуталась желтая сосновая иголка.

Он опустил ноги с шезлонга на бетон и попытался встать.

– Ты вернулась. А я тебя ждал-ждал…