История волков

– Как же я вымоталась! – пожаловалась Патра, и, пока она произносила эту короткую фразу, интонация ее голоса изменилась: усталость превратилась в отчаяние, точно она спрыгнула с невидимого моста между нами.

Я не задумалась, чем вызвана такая внезапная смена интонации. Мне не хотелось гадать, что ее так расстроило.

– Мы вдвоем отлично провели время, – доложила я.

Патра заплакала. Сначала тяжело задышала, а потом что-то произошло. Она прижала ладонь к губам, пытаясь безуспешно пресечь возглас. «Извини», – могла бы она сказать в промежутках между вздохами, или «Боже мой!», или «Останься!».

– Эй, – сказала я после тягостной паузы. – В палатке обувь надо снимать!

Я дотянулась до ее ступней и расстегнула пряжку на полусапожке. Сунула пальцы внутрь и наткнулась на твердую круглую пятку, горячую и влажную в носке. Потом стянула с ее крохотной ноги полусапожок и, расстегнув пряжку на другом, тоже сняла. Эти забавные маленькие ступни в носочках показались мне ужасно беззащитными. Я прижала ее пятки друг к дружке, и она перестала плакать. Я услышала, как ее дыхание вернулось к нормальному ритму.

Прежде чем забраться в спальный мешок, я по привычке проверила, на месте ли томагавк. Его деревянная рукоятка под моими пальцами казалась гарантией безопасности. Еще до того как дотронуться до томагавка, я обрела спокойствие. И испытала удовлетворение и радость.

Чуть позже я снова проснулась и заметила, что Патра лежит, свернувшись, как большая кошка, обхватив Пола. Спиной ко мне. Придвинувшись к ней поближе, я почувствовала сквозь куртку ее изогнутый позвоночник, каждый позвонок, каждую косточку, выставленную напоказ словно тайна. Наконец сгустилась ночная тьма. Где-то вдалеке громыхал гром. Ветер поднял на озере волны, и я слышала, как они с шумом набегали на берег, перекатывая туда-сюда гальку. Я слышала, как сосновые иголки шуршали по крыше. Слышала, как в разнобой дышат Патра и Пол.

Счастлива. Я была счастлива.

Что я не сразу поняла: мне это чувство было в новинку.

И кто бы мог осудить меня за надежду на то, чтобы самолет ее мужа после задержки рейса попал в грозовой фронт и совершил вынужденную посадку? Чтобы он внезапно оказался в зоне турбулентности и пошел на снижение? Кто бы мог осудить меня за желание, чтобы их пилот оказался молодым и неопытным и от страха развернул бы лайнер над океаном и вернулся в пункт вылета? У мужа ведь были его протозвезды, за которыми он так любил наблюдать с вершины горы на Гавайях. И я мечтала, чтобы нас разделили штормовые фронты, чтобы между нами бушевали бури над калифорнийским побережьем. Ливень, молнии. Гром усилился. Я чувствовала, что поставленная мной в комнате палатка объединила нас троих. Пола и Патру. Патру и меня.

Несколько раз я просыпалась во сне. Мне снились собаки. Мне снилось, что я катаю Патру и Пола в каноэ и потоки воды поглаживают борта лодки, точно невидимые руки, и, чтобы продвигаться вперед, мне приходилось прилагать немалые усилия. Я гребла по направлению к берегу. Или прочь от берега, а может быть, мы плыли на открытую воду. Я спала и просыпалась. И снова засыпала.

Перед самым рассветом я услышала снаружи шорох. Было такое впечатление, что там бродит какой-то лесной зверек, опоссум или енот, ступая по гравию подъездной дороги к коттеджу. Потом я услышала хлопок дверцы машины. Очень тихо, стараясь не шуметь, я села и вытащила из-под подушки Пола томагавк. Расстегнула молнию палатки, на цыпочках прошла по длинному ворсу ковра к окну и выглянула. На дорожке, освещаемый лучами восходящего солнца, стоял мужчина в синем дождевике возле взятой напрокат машины. Он держал саквояж и бумажный пакет с продуктами из бакалейной лавки. Он казался спокойным и безобидным. Поэтому, когда он открыл дверь, я опустила томагавк так, чтобы он мог его видеть. И Патра была права: я услышала его мысли. Я услышала, как он про себя фиксирует и оценивает темную комнату, и палатку посреди нее, и высокую тощую девчонку, возникшую из тьмы с грозным оружием в руке.