– Я очень долго сопротивлялась образу мышления Лео. Я все повторяла ему: у меня просто не такой ум, как у тебя, чтобы безоговорочно верить во что-то. Но Пол родился, и все было замечательно. Пол был идеальным ребенком, с ним всегда было легко. Я была счастлива и перестала спорить с Лео. Относиться к жизни так же, как он, мыслить так же, как он, казалось легко. А что сказать о счастье? Нечего, понимаешь? Никто тебе не верит, когда ты об этом говоришь. – Она заплакала. И спросила сквозь слезы: – Я же счастлива, правда? Мы кажемся тебе счастливой семьей?
– Конечно, – заверила я ее. – Вы счастливые.
Я, наверное, задремала, потому что в следующий момент обнаружила свои ноги частично под одеялом, частично под ногами Патры. Я не могла шевельнуться под ее мягкой теплой тяжестью. Я видела ее голову, высовывающуюся из-под одеяла, и вдруг все мое тело наполнилось радостью – такой же, которая наполняла его, когда я лежала в обнимку с Тамекой в спальном мешке на нашей общей кровати. Меня захлестнуло старое ощущение, что спальный мешок – это как бы наше второе тело, которое мы надевали на себя каждую ночь, лучшее тело, куда более существенное, осязаемое, чем наши отдельные тела. Я прижалась к Патре, утопив бедро в промежутке между разъехавшимися подушками кушетки, и закрыла глаза. Должно быть, где-то в глубине моего сознания мелькнула тревога, потому что, помню, я еще подумала: тревожиться о чем-то сейчас – это все равно как бояться, что каноэ перевернется от того, что ты это себе вообразила. Такое просто невозможно, уверяла я себя. Так ведь не бывает!
Я проснулась от духоты и почувствовала, что вспотела. Компакт-диск уже перестал играть. И прохладный ветерок шевелил мои волосы. Я откинула свой угол одеяла, чтобы ветер обдул мою потную шею. Сколько было времени? Патра крепко спала рядом со мной на кушетке. Я поднялась, стараясь ее не разбудить, и, только сделав несколько шагов, поняла, что обдувавший меня ветерок дует снаружи. Я уловила запах древесины – свежий аромат сосновых иголок. Раздвижная дверь на палубу-веранду была раскрыта, и весь ковер был усыпан бледными листьями, принесенными ветром снаружи.
Ежась от холода, я переступила порог. Наконец наступила ночь. Небо над озером висело беззвездное, темное, пустое.
Кто-то стоял, согнувшись, у окуляра телескопа.
– Пол?
Он взглянул на меня. Его личико было ясное и сияющее. Он выглядел крепче и здоровее, чем когда-либо раньше, и белки его глаз и белые зубы ярко выделялись в кромешной тьме. Светлые волосы были скручены его пальчиком в торчащий на самой макушке рог. Он улыбался.
– Ага, еще бобер! – хихикнул он.
– Пол… – На душе у меня стало вдруг легко-легко. Настолько, что я даже проявила строгость: – Ну-ка марш обратно в дом!
– А давай поиграем в выживших вместе! – предложил он.
– Не сейчас!
– Погляди! Вот идет медведь!
Он сорвался с места. Сбежал по деревянным ступенькам и помчался в лес. Для маленького ребенка он двигался куда ловчее и резвее, чем я предполагала: перемахивал через упавшие стволы, сгибался под низкими ветками, продирался сквозь сосновые лапы, отгибая их в сторону, так что они потом хлопали мне по груди. Я бежала за ним в одних носках. А на Поле была пижама-комбинезон с зашитыми под ступнями штанинами. Я еле за ним поспевала, хотя передвигаться по мокрым листьям и мшистым камням было мне не в новинку. Потом последние ветки и деревья остались позади, и перед нами открылась гладь озера. К своему ужасу, я заметила, что вода после ранних ночных заморозков подернулась тонкой ледяной корочкой. Пол разок обернулся на меня, и его волосяной рог на голове согнулся. Он завопил:
– Нету никакого медведя!
И в следующее мгновение он упал на живот и, помогая себе локтями, быстро пополз по тонкой пленке льда, и тут я отчетливо поняла, как же холодно, как немеют озябшие кончики пальцев ног, и мои ноздри уловили щекочущий тонкий запах снега над водой.
– Пол! – крикнула я, осторожно ступив на лед, который хрустнул под моими носками, и почувствовала, как лед начал проваливаться. После третьего шага вода дошла мне до лодыжек. Я стояла в колкой холодной воде и наблюдала, как Пол на локтях ползет по льду, по-змеиному подтягивая свое тело, вперед, к центру озера. И только тут я поняла, что вижу сон.
А потом наступил рассвет. Два серых треугольника неба проглядывали через большие окна. От озера поднимался туман. И сквозь молочную дымку я с трудом различала родительскую хижину на другом берегу. Мало-помалу я начала различать предметы в окружающем меня полумраке комнаты. В комнате Пола свет уже не горел. Откуда-то доносился храп Лео. А Патра тоже еще спала, рядом со мной на кушетке. Раздвижная стеклянная дверь была плотно закрыта. Все, абсолютно все было на нужных местах. Я села на кушетке – и увидела Дрейка: он ходил туда-сюда перед закрытой дверью детской.