История воссоединения Руси. Том 1

С этого времени мещане начинают искать членов для своих братств между богатою и сильною шляхтою греческой веры, и часто находят в том самом доме, даже в том самом лице своего адгерента, что и иезуиты. Обыкновенно знатный пан любил искательства. Чем полнее был панский дом ходатаями и подлипалами, тем больше было ему славы. Эта-то слава дошла в некоторых случаях и до нас, в том неверном смысле, который разорителей церкви представляет её охранителями. Знатного пана занимало одинаково, или не занимало вовсе, как то, что казалось справедливым или высоким для одной партии, так и то, что находила таким совершенно противоположная партия, смотря по тому, выигрывали, или страдали близкие его интересы от его благосклонного внимания к просителям. Даже высшая, королевская и сеймовая политика держалась этого правила, и никогда больше, как в период заграничного реформационного движения. Борьба между враждебными элементами долго была сомнительною. В этом сознании люди воспитывались, вырастали, старались; и оно-то было причиною той безразличности или противоречия в действиях, которая так часто поражает нас в некоторых из личностей XVI века, памятных в нашей истории. Не подражание иезуитам, любившим делать свое дело из-за спины сильного человека, а горькая необходимость заставляла членов церковных братств, этих чисто-мещанских учреждений, искать благосклонности у единоверных вельмож. Шляхта в Польском государстве значила все; она присвоила только своему сословию название народа, и, пока мещане пополняли братский реестр одними своими «славетными» именами, их религиозная корпорация могла подвергаться безнаказанно таким насилиям, как сейчас описанное. Совсем другое выходило дело, когда в этом реестре фигурировали имена местной шляхты, в качестве «старших братчиков». Тогда мещанам открывался путь не только в трибуналы, но и в сеймовые собрания. Паны, с своей стороны, в глазах различных партий, приобретали союзом с братствами новое значение, как представители русского народа (вспомним Зборовского в казацкой среде); и таким образом между двумя сословиями, разлитыми по своему прошедшему и настоящему, по своим стремлениям и симпатиям, заключались обязательства, сущность которых состояла в таких, например, выражениях: «Мы (дворяне) в городе вообще не живем и, по отдаленности, не часто бываем, а потому поручаем надзор и возлагаем труды на младших, панов братий наших, с тем чтобы они во всем ссылались на нас, яко на старших, а мы, яко старшие младшим, должны им помогать, за них заступаться на каждом месте и во всяком деле». Заручась товариществом нескольких тузов из господствующего сословия, простонародные братики и их смиренные священники не так уже боялись антагонистов своих, и не страшен был им сам пан староста местный, который не посмотрел бы подчас и на магдебургское право, но для которого ссора с богатою шляхтою была бы крайне неудобна. Всего тяжеле для сердца этих в самом деле благочестивых людей было то, что так рельефно выставлено в соборном послании сеймующей русской шляхты, и что едва ли не было сочинено и подано панам к подписи одним из действительных членов Львовского братства. Документ этот указывал прямо на коренное зло, дискредитующее русскую церковь и грозящее ей окончательным падением — на шаткость столбов церкви, иерархов. Братство решилось действовать единственным возможным для него способом — усугублением нравственного надзора над покровительствуемою панами иерархиею и привлечением недостойных архиереев к духовному суду, который находился в руках патриарха. Вскоре представился им к тому благоприятный случай.