История воссоединения Руси. Том 3

Но когда всё было, по-видимому, готово уступить унии, когда и в самих монастырях обнаружилось колебание по вопросу: стоять ли за цареградского патриарха, или избрать собственного, с тем чтоб составить с униатами одну церковь, тогда казаки, будучи прежде только людьми подставными, очутились ответчиками одни перед лицом всего королевства. За подвиг благочестия, показанный недавно над войтом Ходыкою и его соумышленниками, казакам приходилось отвечать в недалёком будущем, может быть, перед такой же комиссией, какая судила витебцев за убийство Кунцевича. Войт, как бы то ни было, носил титул славетного даже в королевских грамотах. Он, в муниципальной общине, был таким же представителем королевской власти, как пан староста за пределами магистратского присуда. По конституции Речи Посполитой, он, во время исполнения своей обязанности, пользовался правами шляхетноурождённых; и притом казаки знали, что Ходыка принялся водворять в Киеве унию не без личной известности королю, в глазах которого уния была такой же законной верой, как и латинство, между тем как православие считалось исповеданием бунтовщиков и ослушников. Убиение попа Юзефовича так же грозило казакам строгой ответственностью. В этом деле они поступили вовсе не так, как следовало бы ожидать хотя бы и от кровавых «борцов за православие». Церковь Св. Василия (Трёх Святителей), преданная Юзефовичем униатскому митрополиту, — после бессудной казни над отступником, оставлена казаками без призрения; никто не смел ею воспользоваться; она стояла пусткою [105]. А между тем у короля осталась в памяти тяжёлая для казаков заметка.

Да и кроме унии, у казаков наросли счёты с правительством со смерти Сагайдачного, с которым правительство считалось осторожно, и без воли которого казаки не предпринимали ничего важного. Верные своему прототипу, наши варяги, с 1622 года, не переставали пиратствовать на Чёрном море, и не дальше, как в июле 1624 года, появились в самом Босфоре, в виду Царьграда. Не раз уже грозил им за гостеванье на море новый коронный гетман Станислав Конецпольский, который был помоложе и позавзятее осторожно-энергического Жовковского. Он слыл искусным полководцем; он умел составить значительное войско для войны с Густавом Адольфом, и казаки его побаивались.

Они побаивались его и за недавнее побоище, совершённое ими в Богуславе над жидами, которые в короткое время, так сказать с налёту, основали там торговую колонию, заняли своими домами почти весь рынок и главную улицу, взяли у старосты в аренду все хозяйственные статьи, и уже в 1620 году, возбуждали жалобы местных жителей на «жидовскую оппрессию». Жалобы не вызвали никакого удовлетворения со стороны законных властей в течение нескольких лет. По примеру шляхты, прибегавшей к «платным» казакам за помощью против соперников своих, богуславские мещане обратились к ним с просьбой о защите от жидов. Ещё будет яснее, когда мы скажем: тем самым способом, каким люди духовные, или ревностные к Божию дому, вооружали казацкую руку на похитителей церковных имуществ, богуславцы вооружили её на эксплуататоров своего имущества и своих доходов. Казаки, с обычной им в подобных случаях энергией, противопоставили свои присуды старостинскому присуду и свою власть — власти панского правительства. Жиды исчезли, как исчезает дым перед лицом огня. Исчезли их дома, лавки, важницы, мытницы, винокурни, броварни, а жидовские барыши перешли в те корчмы и шинки, в которых «казаки-нетяги» пропивали так называемую людскую денежку и панский червонец в совершенной дружбе с шинкаркой. Подобное же самоуправство совершили они и над корсунскими жидами, которые, по их словам, «проливали кровь христианскую». За своё казацкое правосудие приходилось теперь Запорожскому Войску ведаться с Конецпольским, президентом военносудной комиссии, имевшей в своём распоряжении 30.000 хорошо вооружённого шляхетского войска и 3.000 наёмных немцев.