История воссоединения Руси. Том 3

Низшие-то представители, казаки, делали это и прежде, по врождённому им своевольству. Они составляли в Речи Посполитой элемент, которому Volumina Legum долго придавали общее название ukrainna swawola. Они не были сами по себе отдельным сословием, не принадлежали ни к какому сословию по государственному праву, не подчинялись ни шляхетским, ни мещанским властям и, в качестве казаков, не владели землёй. [110] Казак, точно птица из постороннего яйца, выводился в каждом гнезде, не только в мещанском и шляхетском, но даже и в панском. Все отцы порядочных семейств рисковали увидеть своего сына в казацком товариществе, наперекор собственной и даже королевской воле. [111] Только успехи гражданственности отрознили панские дома от необузданной, антикультурной корпорации, и тогда ремесленная молодёжь быстро окрасила казачество в демократический цвет. Казакам, начинавшим своё поприще с расторжения семейных уз, было естественно рвать и политические связи свои. В этом отношении бегство днепровских казаков к донцам при Стефане Батории было началом перехода их под московское владычество, а турецкая служба «казака Байды» (князя Димитрия Вишневецкого) была пророчеством принятия казаками турецкого подданства согласно воскликам Богдана Хмельницкого. [112]

Что касается до русского духовенства в Речи Посполитой, то оно стало пренебрегать государственными интересами Польши всего больше в лице тех иерархов, которые писали о себе к царю, что они, будучи изгнаны из своих епископских столиц, теснятся в маленьком уголке на Украине, в Киевской земле, — всего больше в лице тех, которые жаловались, что питаются с братией работой собственных рук, и молили царя о милостыне, «чтобы труд их не был тщетен и седины их чтобы не были посрамлены от врагов их». Для этих людей присоединение Малой России к Великой сделалось вопиющею потребностью, как в нравственном, так и в материальном отношении.

Нам неизвестно, что говорил и что слышал в Москве уполномоченный Исаии Копинского в 1622 году; но высказанная Копинским мысль продолжала развиваться в киевском духовенстве, а напор со стороны папистов заставлял таких людей, как Иов Борецкий, ещё настойчивее внушать казакам, что самое надёжное для них прибежище — Москва. Казаки внимали теперь таким внушениям прилежнее прежнего. Повторение над ними крутой меры, завещанной королевскому правительству Баторием, возобновило в их памяти поголовное бегство на Дон, а угроза Конецпольского напомнила им поражение Лободы и Наливайка под Лубнями. И вот, в феврале 1625 года, Запорожское Войско, колеблясь между надеждой одолеть Конецпольского и страхом найти в нём нового Жовковского, который так ужасно побил казаков в 1596 году, упросили Борецкого (а может быть только согласились на его предложение) устроить им посольство в Москву и во главе его поставить титулярного луцкого и острожского епископа Исакия Борисковича. Епископ Исакий был самый близкий к Иову человек, впоследствии его душеприказчик. В письме своём к московскому патриарху Борецкий рекомендовал его способным к сохранению царской тайны. Из этого видно, что существенная часть посольства заключалась не в том, что дошло до нас на бумаге. [113]

Борецкий действовал в Киеве с крайней осторожностью, будучи на виду у королевских чиновников, постоянно пребывавших в киевском замке, у официалистов униатского митрополита, заведовавших предоставленными ему церковными имуществами, и у иезуитов, которые устроили свой коллегиум против братской школы, составлявшей предмет особенного попечения митрополита православного. Но когда он выезжал в Трахомировский монастырь, там он мог делать что ему угодно, не опасаясь никаких соглядатаев. «Там была его власть», по словам московских вестовщиков. Трахтомиров с его полями и угодьями составлял единственную юридическую собственность Запорожского Войска, которого члены владели многими грунтами, пахотными полями и различными «входами» в пограничных украинских городах и местечках, в том числе и в самом Киеве, но владели не по званию казаков, а по родовой принадлежности своей к шляхте или мещанам. Самое Запорожье de jure принадлежало королю, и именно для того, чтобы казаки не простирали на него войсковых прав, пожалован был им из королевских имений Трахтомиров, для содержания казацкой арматы и казацких инвалидов. В смысле исключительной казацкой собственности, монастырь Трахтомировский находился в неограниченной власти излюбленного казаками митрополита. Выехав сюда в начале много обещавшего и грозного 1625 года, Борецкий устроил единовременно три посольства в Москву: одно от турецкого царевича Александра Ахии, другое от Запорожского Войска, третье от православных архиереев.