История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.

При этом личность автора отходит на задний план, поэтому его можно причислить не к таким асам литературной критики типа Виламовича, а к таким трезвым экспертам надписей, памятников и краеведения, как Эрнст Мейер и Кристиан Габихт. Глава из восьмой книги Павсания позволяет ощутить его мотивацию: «Мегаполис, основание которого было осуществлено аркадцами с живейшим энтузиазмом и рассматривалось с величайшими надеждами греками, лежит теперь почти весь в развалинах, лишенный всего своего украшения и своего прежнего процветания. Я этому не удивлюсь, потому что знаю, что боги хотят постоянных перемен и что все вещи, сильные и слабые, подвержены росту и распаду, переменчивости счастья. Микены, которые возглавили греков в Троянской войне, и Ниневия, где был царский дворец ассирийцев, и беотийские Фивы, когда-то удостоившиеся гегемонии над Грецией, — что от них осталось? Первые два полностью безлюдны, название Фив сократилось до акрополя и горстки жителей. Места, которые раньше по богатству превосходили мир, египетские Фивы и мимийский Орхомен, теперь менее богаты, чем человек со скромным состоянием, а Делос, когда-то общий рынок греков, больше не имеет ни одного жителя. В Вавилоне есть еще храм Ваала, но от Вавилона, который был самым большим городом из всех, освещаемых солнцем, не осталось ничего, кроме городской стены. Но город Александра в Египте и Селевка в Оронте, основанные совсем недавно, достигли такого величия и процветания, потому что им улыбается Тихе... Так преходящи творения рук человеческих» (VIII, 33).

Среди мира, наполненного формальным блеском, экспромтными и искусственными речами софистов, философов низкого ранга, шарлатанами и чудотворцами всякого рода, Павсаний должен был показаться человеком, державшимся особняком. Другую форму дистанцирования выбрал родившийся около 120 г.н.э. в Самосате на Евфрате Лукиан. Правда, долгое время он пробовал свои силы как оратор, предпринял много путешествий, которые привели его в Галлию, потом он снова вернулся в свой родной город. Вершиной его более позднего творчества являются сатирические диалоги богов и гетер, многочисленные мениппейские сатиры и пародии. Оценка Лукиана всегда была спорной. Хр.М.Виланд, который переводил его, однажды констатировал: «На самом деле я не знаю, какого из древних писателей можно сравнить с ним по гению, по объединению всех видов жанров, по шутке, настроению, вкусу и элегантности, по дару придавать самым обычным и известным видам изящество и новизну, по связи всех этих средств со здравым пониманием, с разнообразнейшими знаниями, и которые может иметь только счастливая любимая музами натура» (Лукиан. «Собрание сочинений». Берлин, 1922). Для Якоба Буркхардта он был, наоборот, «последний подлинный просветитель и совершенный безбожник, не признающий ни одной религии, что является совершенным бессердечием, а лично ядовитый субъект с безграничным самомнением» («Исторические фрагменты», 20). Каждое более короткое обобщающее описание развития и достижений искусств Римской империи сталкивается с трудностями из-за того, что нужно привести к общему знаменателю большое разнообразие различнейших жанров и сфер влияния. Ни одно описание такого рода не может претендовать на отражение всех особенностей состояния памятников.

После апогея августовской эпохи импульсы имперского господства Рима лучше всего отражались в области архитектуры. Еще Ветрувий в предисловии к «Об архитектуре» установил связь между новыми общественными постройками и величием империи: «Когда я заметил, что твоя (Августа) забота направлена не только на общее благо и на обустройство государства, но и на сооружение служащих для общих нужд общественных зданий, я подумал, что нужно написать об этом эти книги с посвящением тебе»