Власть низвергает иных, возбуждая жестокую зависть
В людях; и почестей список, пространный и славный, их
топит.
Падают статуи вслед за канатом, который их тащит,
Даже колеса с иной колесницы срубает секира,
И неповинным коням нередко ломаются ноги.
Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном
Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный
Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось
Делают кружки теперь, и тазы, и кастрюли, и блюда.
Дом свой лавром укрась, побелив быка покрупнее,
На Капитолий веди как жертву: там тащат Сеянов
Крючьями труп напоказ. Все довольны. «Вот губы, вот
рожа!»
Ну и Сеян! Никогда, если сколько-нибудь мне поверишь,
Я не любил его. Но от какого он пал преступленья?
Кто же донес? И какие следы? И кто был свидетель??»
«Вовсе не то: большое письмо пришло из Капреи,
Важное». — «Так, понимаю, все ясно, Но что же творится
С этой толпой?» «За счастьем бежит, как всегда, ненавидя
Падших. И той же толпой, когда бы Судьба улыбнулась
Этому туску, когда б Тиберия легкую старость
Кто придавил: — ею тотчас Сеян был бы Августом назван.
Этот народ уж давно, с той поры, как свои голоса мы
Не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда-то
Все раздавал: легионы и власть, и ликторов связки,
Сдержан теперь, и о двух лишь вещах беспокойно
мечтает:
«Хлеба и зрелищ!» — «Грозит, наверное, многим уж
гибель».
«Да, без сомненья: ведь печь велика». — «Где жертвенник
Марса,
Встретился мне мой буттидий, совсем побледневший,
бедняга.
Как я боюсь, что Аякс побежденный примерно накажет
Нас за плохую защиту! Бежим поскорее, покуда
Труп на прибрежье лежит, и недруга Цезаря — пяткой!
Пусть только смотрят рабы, чтобы кто отказаться не
вздумал,
Не потащил, ухватив за шею, к суду господина», —
Вот как болтали и тайно шептались тогда о Сеяне.
Хочешь ли ты, как Сеян, быть приветствуем, так же быть
в силе,
Этих на кресла сажать курульные ради почета,
Тем войсковую команду давать, императорским зваться
Опекуном, пока сам пребывает на тесной Капрее
С кучкой халдеев?
(Ювенал. «Сатира X». М., 1957, с. 235—236. Пер. Д.Недовича и Ф.Покровского)
Этот вопрос Ювенала имеет значение, потому что в нем, как и во всем стихотворении, чувствуется дистанцирование от общественной жизни. Прежнее римско-республиканское стремление к высшим должностям и почестям здесь ставится под вопрос, раз получение должностей зависит от благосклонности или неблагосклонности принцепса. Больше не имело смысла выделяться какой-то особой деятельностью, если можно так же быстро подняться, как и быстро упасть. То, что Буркхардт нашел «аполитичностью», уклонением от общественной и политической жизни, охватило тогда все круги населении Рима.