История Вселенских соборов. Часть II. Вселенские соборы VI, VII, VIII веков

Итак, собор Ефесский 449 года провозгласил монофизитское учение, как учение истинное, и ознаменовал себя поруганием относительно сторонников православия. Чтобы понять, как могло произойти такое изумительное явление, для этого нужно дать себе отчет в том, как и при каких условиях достигались на этом соборе подобные результаты. Собор в своем образе действий был чисто разбойничьим, каждый шаг запечатлен был насилием. Современники рассказывают самые ужасные вещи о ходе дел на этом соборе. Прежде «сего на соборе не было соблюдено важнейшего условия, при котором только и возможна была истина в определениях и решениях, именно не было свободы прений и исследования. Папа Лев в свое время видел в этом главную причину, почему собор кроме зла не принес ничего Церкви. По его словам, из самых верных источников (от своих легатов) он узнал, что председателю собора Диоскору недоставало истинно христианской «умеренности, когда бы свободно высказывались мнения всех», ибо только при этом условии, по мнению Льва, возможно было бы открытие истины и изобличение заблуждения (Деян. III, 67). Как мало на этом соборе уважались мнения лиц, не принадлежащих к партии Диоскара, это видно из того, что папские легаты, несмотря на настойчивое требование, чтобы прочтены были послания папы Льва, которые с замечательною точностью и полнотой изъясняли спорный догматический вопрос, не могли добиться от председателя собора такого чтения (Деян. III, 76). Достаточно было кому-либо иметь какие-либо отношения к Флавиану, чтобы сделаться подозрительным в глазах вожаков собора. Так случилось с легатами. Гостеприимство, каким воспользовались легаты у Флавиана, было поводом для монофизитской партии собора, чтобы видеть в них лиц неприязненных собору. Евтихий открыто замечал на соборе: «легаты Льва для меня подозрительны, ибо они посещали Флавиана, обедали у него, обласканы были им и пользовались у него всяким вниманием. Поэтому прошу собор не доверять им, если они будут что-либо делать или говорить невыгодное для меня» (Деян. III, 202. 203). Очевидно, страдательное положение, которое вынуждены были принять на соборе легаты, доказывает, что подобные подозрения для собора имели самое полное значение. Подобное же было и с другими представителями Церкви православной. Съехалось на собор больше епископов, чем сколько их было на нем. Ибо не все были допущены присутствовать на нем, а по выбору Диоскора: «одни были удалены, другие допущены» (Деян. III, 67). Само собой разумеется, допускались только те епископы, которые сочувствовали идеям и согласовались с видами Диоскора, остальным же, т. е. православным, доступ на собор был затруднен. Но этого мало. Как ни старательно подбирались епископы известного характера и направления, все же вошло в состав собора много и православных епископов. Этих Диоскор подчинил себе жестокостью, тиранией и грубою полицейскою и военною силою. Все современники единогласно жаловались на «неистовство» и «насильство» Диоскора (папа Лев. Деян. III, 45, 78), на то, что он действовал как предводитель возмутившихся полчищ народных (Евсевий Дорилейский. Деян. III, 144). В самом деле, при помощи каких страшных насилий достигалось на соборе кажущееся согласие со стороны православных эпископов с монофизитской партией, об этом свидетельствуют следующие рассказы самих потерпевших. На соборе халкидонском открылось, что Диоскор только своим собственным нотариям и нотариям своих друзей, Фалассия Каппадокийского и Ювеналия Иерусалимского дозволял делать записи соборных деяний, а нотариям других епископов не позволено было что-либо записывать за своими епископами. Когда два нотария епископа эфесского Стефана покусились было записывать то, что говорил их епископ и другие епископы православные на соборе, тогда к ним подбежали нотарии Диоскора, вырвали у них из рук записанное и отняли у них письменные принадлежности. Сам Стефан на соборе халкидонском заявлял об этом так: «у меня было двое нотариев, к ним подбежали нотарии Диоскора, отняли у них записные дощечки, почти переломали им пальцы, отняли у них сумки с писчими тростями» (Деян. III, 178. 179). Отсюда понятно, что, когда потом составлялись деяния соборные для публикации, в эти деяния вошли лишь записи за епископами монофизитами, и таким образом весь собор, виновные и невиновные, благодаря этому обстоятельству, получают монофизитскую окраску и характер. Особенными насилиями на соборе Ефесском сопровождалось требование подписи от епископов касательно осуждения Флавиана и Евсевия. По рассказам некоторых епископов на соборе Халкидонском, участвовавших и на соборе Ефесском, когда произнесено было на этом последнем соборе осуждение на Флавиана и Евсевия, то Диоскор, чтобы не откладывать дела, решился в тот же самый час принудить епископов подписать свое имя на белом листе бумаги, на котором потом должно было написать обвинительный приговор касательно названных епископов. А кто из епископов отказывался сделать это, тем пришлось вытерпеть очень многое. Они заперты были в церкви до самой ночи, им не позволялось ни на минуту выходить отсюда, их ни на минуту не оставляли наедине с самими собою для размышления. Тягостное общество этих несчастных епископов составляли солдаты с мечами и палками, и монахи приверженцы Диоскора: они должны были убеждать епископов к требуемой подписи (Деян. III, 180). В этом отношении в особенности замечательны свидетельства епископов Василия Селевкийского и Онисифора Иконийского на соборе Халкидонском. Василий свидетельствовал, что Диоскор производил насилия как своими угрожающими речами, так и еще более чрез бывшую в его распоряжении толпу людей, которые были и в самой церкви, где было соборное заседание, и вне её. Это были вооружённые солдаты, монахи приведенные из Сирии архимандритом Варсумою и параволаны[245]. Чрез эти полчища Диоскор приводил в страх всех (Деян. ИИИ, 361). Другой епископ Онисифор свидетельствовал, что, когда произнесено было Диоскором осуждение Флавиана, он, Онисифор, вместе с другими епископами подошли к Диоскору, обнимали его колена и говорили: Флавиан ничего не сделал достойного осуждения. Тогда Диоскор, поднявшись с своего трона, грозно сказал: вы хотите произвести бунт? Подать сюда стражу! Когда же епископы продолжали молить его, Диоскор сказал: я не переменю своего приговора, хотя бы отрезали мне язык. Когда же и после этого епископы не отступали от него, он призвал проконсула, который явился, сопровождаемый слугами, с цепями в руках. Чем кончилась эта печальная сцена, неизвестно (Деян. III, 362 — 364). Смотря на то злополучное положение, в каком находились епископы православные на соборе Ефесском, можно с полною справедливостью вместе с папою Львом заметить о них, что они «простерли невольные руки к нечестивым подписям» (Деян. III, 67).