Читаем История всемирной литературы Т.5 полностью

Свое изложение они обычно начинают с сотворения мира и пересказа священной истории, переходя далее к аксумским временам и доводя повествование до последнего эфиопского царя, современного летописцу. Естественно, что при такой композиции эти хронографы представляли собою огромные собрания самого разнообразного и разнородного материала. Аналогичное явление мы находим и в древнерусской литературе, где, по словам Д. С. Лихачева, «главная роль принадлежала своеобразным жанрам — «ансамблям». Произведения группировались в громадные ансамбли: летописи, хронографы, четьи-минеи, патерики, прологи, разного рода палеи... Поэтому отдельные части произведения могли принадлежать к разным жанрам, а так как в Средние века художественный метод был тесно связан с жанром произведения, то произведение в отдельных своих частях могло быть написано различными художественными методами». Первый известный свод такого рода относится к царствованию Бакаффы, а следующий — уже к 1786 г., когда дэджазмач (титул, присваиваемый царским военачальникам, которые нередко одновременно являлись и наместниками (воеводами) крупных областей). Хайлю собрал многие летописи (в том числе и с древних островных монастырей озера Тана) и заказал составить огромный хронограф, по его словам, для сохранения памяти о прошедших временах. Отсюда видно, как новый историографический жанр, возникший в Гондаре, — жанр хронографа — способствовал становлению того нового исторического мышления и нового историко-литературного направления, которое можно назвать летописным историзмом и которое отчетливо проявилось также и в произведениях царской историографии.

Синода, типичный представитель этого направления, не сразу получил должность придворного историографа Бакаффы, хроника которого делится на три отдельные части: первая — двадцать шесть глав, написанных Синодой до получения этой должности, вторая — двадцать седьмая глава, которую Синода успел завершить до своей смерти, и третья — последние четырнадцать глав, написанных уже сыном Синоды, Кэнфа Микаэлем. Синода, видимо, начал писать хронику Бакаффы по собственному почину, подобно тому, как он взялся за продолжение хроники его отца, Иясу I, так как в это время должность придворного историографа занимал некий Вальда Хаварьят, настоятель церкви Рафаила. Подобную несообразность можно понять, если вспомнить слова Джеймса Брюса, который писал, что произведения царского историографа тщательно просматривались при дворе, отчего эта должность нередко оказывалась небезопасной, и зачастую придворные историографы старались уклониться от ее исполнения.

Подобная царская цензура, разумеется, исключала объективность при изображении личности царя. Впрочем, такая объективность не характерна и не обязательна для летописного историзма как направления. Обязательным здесь является строгое соблюдение хронологического принципа повествования, точность в датах и местах действия, ссылки на очевидцев и желательность личного присутствия летописца при событиях, им описываемых. Всем этим требованиям Синода вполне удовлетворяет. Более того, в случаях заимствования он точно сообщает его источник, что вообще для эфиопской историографии не характерно. Личность же Бакаффы изображается исключительно с положительной стороны с обычными в таких случаях преувеличениями: его восшествие на престол предрекается ему чуть не с рождения, его достоинствами восхищаются не только двор и духовенство, но «даже язычники» (явный намек на племена оромо, чьей помощью он широко пользовался), его противники оказываются либо подстрекаемы дьяволом, либо вынуждены выступать против него помимо своей воли. Одновременно тщательно замалчиваются все события, умаляющие престиж царской власти, о котором так заботился Бакаффа. О бурном периоде смут, потрясшем Эфиопию между царствованиями Бакаффы и его отца, Иясу I, упоминается вскользь. Ничего не говорится и о трагическом конце Иясу I, хотя сын Синоды, Кэнфа Микаэль, упоминает в продолжении хроники Бакаффы, что отец его кроме «книги истории» написал также и «книгу грамматики», а также псалмы в честь государя Иясу, «нового мученика».

Кэнфа Микаэль, продолжая хронику Бакаффы, придерживается тех же принципов изложения, что и его отец, хотя явно уступает ему в литературной даровитости. Повествование Кэнфа Микаэля заканчивается 1727 г., т. е. за три с половиной года до кончины Бакаффы. Сразу же после его смерти начались обычные придворные распри. Тем не менее царская власть в Гондаре осталась достаточно прочной, что позволило двум следующим царям, сыну Бакаффы Иясу II (1730—1755) и Иоасу I (1755—1769), распорядиться о составлении собственных хроник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология