История загадок и тайн. Книги 1-18

— Если вы, господин Гречман, хотите получить бумаги акцизного чиновника Бархатова, вы обязаны выпустить на свободу мою дочь, конокрада и девицу Анну Ворожейкину. Условия, на которых вы это сделаете, здесь названы.

Из внутреннего кармана пальто он достал конверт, положил его на стол и пришлепнул ладонью, как недавно сделал Николай Иванович.

— Это что — ультиматум? — не прикасаясь к конверту, грозно спросил Гречман.

— Можете расценивать, как вам угодно, — холодно отозвался Шалагин, — но в любом случае ответ вы должны дать прямо сейчас. Прошу вас, ознакомьтесь.

И он подвинул конверт по зеленому сукну столешницы, прямо всунул его в руки Гречману. Тот помедлил, разглядывая конверт, затем решительно разорвал его, выдернул лист бумаги…

Прежний, теперь уже знакомый каллиграфический почерк извещал полицмейстера:

«Милостивый государь, г-н Гречман!

С сердечным прискорбием спешу Вас обрадовать: веревка, в которой непременно должно болтаться Ваше бренное тело, остается пока невостребованной. Я Вам предлагаю благородный размен: Вы отпускаете на волю трех неповинных людей, а взамен получаете бумаги господина Бархатова и мое исчезновение из города. Согласитесь, размен для Вас очень и очень выгодный. Если же Вы надумаете отказать мне, чего я не советую делать, бумаги будут переданы одному влиятельному лицу, которое скоро прибудет в Ново-Николаевск с ревизией.

Теперь мои условия: как только все три человека будут выпущены из участка и посажены в подводу, принадлежащую господину Шалагину, так Вы сразу же получаете бумаги Бархатова, а я, в свою очередь, бесследно исчезаю из города и лишаю себя удовольствия портить вам жизнь. У вас появляется небольшая передышка, которой вполне хватит, чтобы без шума покинуть свой пост и таким образом избежать виселицы».

Подписи под этим посланием, как всегда, не было.

Гречман аккуратно, по сгибу, сложил лист, отодвинул его в сторону, поднял голову и долго смотрел на Шалагина, будто лицезрел его первый раз в жизни. Тот выжидательно молчал.

— Значит, господин владелец мельницы, — раздумчиво заговорил Гречман, продолжая в упор смотреть на Шалагина, — значит, получается, что с уголовным элементом связались… Похвально, весьма похвально. А если я сейчас возьму да и арестую красу и гордость мукомольного дела? А? Что на это сказать изволите?

— Соизволяю — жду ответа. И не надо меня пугать арестом. Лучше подумайте о бумагах несчастного Бархатова.

— Несчастного? Не-е-т, господин Шалагин, ошибаетесь. Бархатов — самый счастливый человек на свете, потому как помер. Вот если бы он живой остался да ко мне в руки попал — тогда бы и приключилось несчастье. Ладно, к делу. Принимаю я ваши условия. Только договор на берегу — пока бумаги не получу, все сидельцы будут под моей охраной. Если вздумаете обмануть, я их быстро обратно законопачу. А теперь выйди на крыльцо и жди меня.

Шалагин вышел. Гречман посидел, поматывая головой, словно после крепкого удара, затем поднялся из-за стола и двинулся за ним следом, пинком отворив двери.

Вскоре перед полицейским участком образовалась следующая картина: в санях, на облучке которых восседал Филипыч, лежал Вася-Конь, в ногах у него сидела Анна, в изголовье — Тонечка, сам Шалагин нервно кружил возле саней и озабоченно озирался. Неподалеку, широко расставив ноги, стоял Гречман, за ним неотлучной тенью маячил Чукеев, а дальше — шестеро конных стражников, угрюмых и настороженных.

— Все запомнил? — не оборачиваясь, спросил Гречман.

— Так точно, — незамедлительно отозвался Чукеев и вытянулся, подбирая живот.

— Смотри у меня. Если что — башку оторву.

Мимо бежала орава ребятишек. Кричали, толкались, оглашая улицу пронзительно громкими голосами. Вдруг один из них, конопатый парнишка с зеленой соплей под носом, оставил товарищей и подскочил к Гречману, шмыгнул, загоняя подстывшую зелень в широкую ноздрю, и протянул картонную папку:

— Дяденька, это тебе велели передать.

Гречман, принимая одной рукой папку, другой цепко ухватил парнишку за плечо:

— Кто велел?

— Дядька какой-то, — бойко отвечал парнишка, — дал нам денюжков на пряники, вот мы теперь в лавку и бегим.