Эффектнее всего в мистерии оформлялись, рай и ад. То, что мы встречали в литургической драме на паперти, теперь получило свое полное развитие. Рай утопал в роскоши, дорогие ковры, парча и цветы обычно украшали обитель богов. Ад приводил всех в трепет своими страшными орудиями пыток, огромным котлом, огнем и дымом, разверзшейся пастью дракона и многими другими аксессуарами подземного царства. Остальные места действия декорировались значительно проще: ворота с надписью «Назарет» или «Иерусалим» изображали названные города; золоченый трон, стоявший в беседке, указывал, что действие происходит во дворце; одной палатки было достаточно, чтобы изобразить лагерь французского короля, а лодка со снастями представляли собой корабль и море.
Условия площадного представления не давали возможности усовершенствовать декоративное искусство. Значительно больше была развита сценическая техника — в мистерии искусно умели устраивать вознесение Христа и провалы грешников. Система блоков давала возможность с земли подыматься в рай, а глубокие трюмы на помостах позволяли актерам внезапно проваливаться в преисподнюю.
Если к декоративному искусству устроители и зрители мистерий были нетребовательны, то к сценическим эффектам отношение было прямо противоположное. Театральное чудо являлось важнейшим атрибутом мистериального представления: от яркости и точности его выполнения часто зависела судьба всей мистерии. В средневековом театре были специальные люди, занимавшиеся устройством сценических чудес, так называемые «conducteurs des secrets». Когда готовили мистерию в Монсе (1501), то специально были приглашены два мастера сценических чудес из соседнего города Шони. Помимо условленной платы, им дали еще награду за отличное выполнение всех чудес и написали извинительное письмо в город Шони за задержку этих необходимых людей, один из которых служил сержантом городского ополчения.
Главной задачей «conducteurs des secrets» было создание полной иллюзии чуда, демонстрируемого с подмостков. Зритель мог допустить любой легендарный сюжет, любую небылицу, лишь бы ему дали воочию убедиться, что совершающееся перед ним действие натурально. Легко возбуждаемое воображение толпы все же не могло витать в эмпиреях абстрактной христианской фантастики, оно требовало для себя какой-то материальной опоры, того чувственного свидетельства совершающегося факта, которое стало бы основанием для доверия ко всем чудесам религиозного сюжета. Поэтому мистическая по своему содержанию и условная по форме мистерия обладала большим количеством грубо натуралистических деталей. Убийства сопровождались потоками крови — бычьи пузыри с красной краской прятались под рубаху, удар ножа поражал пузырь, и человек «утопал в своей собственной крови». На сцену выносили «докрасна раскаленные щипцы», и всем было видно, как на теле грешников выжигали клейма. О том, какими разнообразными были чудеса мистерий, можно судить по описанию упомянутого выше представления в Валансьене. Мистерия тянулась 25 дней, «и в каждый из них были показаны вещи замечательные и достойные восхищения, — пишет современник. — Жезл Моисея, сначала сухой и бесплодный, внезапно зацветал цветами и покрывался плодами. Было показано, как вода превращается в вино, столь таинственно, что этому можно было поверить; и более ста лиц из числа зрителей захотели попробовать этого вина. Пять хлебов и две рыбы таким же образом размножались и были разделены среди более чем тысячи человек; несмотря на это, осталось еще более двенадцати корзин. Затмение, землетрясение, распадение камней на части и другие чудеса, совершившиеся в момент смерти спасителя, были представлены с превосходным искусством».