История западной философии. Часть I. Античность. Средневековье. Возрождение

Итак, Единое не может не творить, и эта безграничная мощь как бы выплескивается из него: «Разве можно допустить, чтобы Первоединое, будучи совершеннейшим существом и вместе с тем первым и высочайшим Благом, оставалось заключенным в самом себе, будто или зависть мешает ему допустить участие в своем бытии чему-либо другому, или оно бессильно произвести — оно-то, сила и мощь всего прочего! Да и как оно было бы в таком случае Первым началом? Итак, необходимо допустить, с одной стороны, что оно нечто от себя рождает, а с другой, что, если кроме него есть нечто другое, то оно происходит необходимо только от него» (V, 4, 1). Плотин употребляет образ солнца: солнце не может не светить, но свет, из него исходящий, никоим образом не умаляет его природу. Так же и Единое бесконечно творит, при этом не умаляясь само, оно остается таким же бесконечным. Этот процесс творения, который действительно бесконечен, не имеет начала и не будет иметь конца, называется эманацией (истечением) [95]. Из Единого эманирует некая сущность, вторая ипостась — Ум.

Ум. Будучи истечением из Единого, эта ипостась имеет в себе всю природу Единого. Она так же проста, так же имеет творческую эманируемую энергию, но пока, в качестве эманации, Ум есть чистая потенциальность, Ум может творить, готов творить, но еще не творит. Но истечение из Единого — это еще не ипостась. Ум может стать ипостасью, может стать субстанцией, но еще не стал. Чтобы это произошло, Ум в созерцании должен обратиться к Единому. «Ум, происшедший от Первоединого, в созерцании и познании его становится многим и актуальным, то есть видящим зрением, ибо Ум только тогда действительно Ум, когда он обладает своим предметом, и обладает как ум, а до этого он есть лишь неопределенное стремление, похожее на зрение без определенных впечатлений. Только устремляясь к Первоединому и воспринимая его своей мыслью, Ум становится действительно Умом» (V, 3, 11). «До обращения к нему (Единому. — В. Л.) Ум представлял собой бытие неопределенное, — пишет в другом трактате Плотин, — а как только обратился и устремился к нему, тотчас получил от него определенность, хотя ему и чужда всякая детерминация. Как только Ум стал созерцать Первоединое, тотчас получил от него определенность, ограничение, форму, которая тоже стала достоянием получившего ее, не будучи, однако, принадлежностью давшего ее» (VI, 7, 17). Но это не означает, что до созерцания Единого Ум не был Умом. Нет, если бы Ум не был Умом, то он не мог бы созерцать Единое. Способность созерцать, т. е. мыслить, дана Уму уже в силу того, что он порожден Единым: «Ум самой жизнью своей был от вечности всегда слит с Благом, всегда был к нему обращен и в нем утвержден. Через это предвечное и постоянное движение около Блага Ум наполняется им, как бы насыщается и становится полнотой всего сущего с полным осознанием этого, другими словами, становится в полном смысле этого слова Умом, который, благодаря этому наполнению, имеет что созерцать и созерцает» (VI, 7, 16). Созерцание Умом Единого порождает в Уме как единство, так и множество. Созерцая Единое, Ум, одной стороны, воспринимает его актуальное единство и сам становится единым началом, единой ипостасью, единой субстанцией, а с другой — Ум представляет его уже как некий объект, и тогда в Уме возникает разделение на субъект и объект, возникает мысль. «…Когда Ум стал созерцать Благо, то должен был в своей мысли его единство сделать множеством, потому что, будучи сам единым и сущим, но не будучи в состоянии сразу объять мыслью все единство Блага, был вынужден разделить его на множество единств» (VI, 7, 16). Поэтому если Единое есть абсолютно единое, то Ум есть единое-многое: «Ум есть начало не единое, но едино-многое: он представляет собою одновременно и единство, и множество» (IV, 8, 3).