История зеркала

На смену цели, поставленной гуманистами эпохи Возрождения и заключенной в призыве «Познай самого себя», приходят равнодушие, распад и искажение. Зеркало отказывается от своей функции установления определенных связей между видимым и невидимым, а также отрекается от всяческой «символической деятельности». Психоневропатологу известно, что нарушения, связанные с восприятием зеркального изображения, являются явными признаками безумия и что безучастность есть «крайняя» форма или последняя стадия подобных нарушений, ибо речь идет о «стадии зеркала наоборот», и именно в этой стадии, похоже, пребывает декадентское искусство конца века.

Заключение

Это путешествие сквозь века и разнообразные пласты человеческого знания было своеобразной попыткой создания социально-исторической картины и ее обрамления, на фоне которых человек мог обращать взгляд на самого себя. Психологическая роль зеркала стала проявляться в эпоху Античности в концептуальной системе, разработанной в тот период для того, чтобы служить основанием для рассудочной деятельности людей и для создания умозаключений, основанных на аналогии, а также для того, чтобы служить основанием для мышления, способного оперировать системой символов.

Изображения, появлявшиеся в старинных зеркалах, изображения одновременно и немного тусклые из-за мутности стекла, и в то же время блестящие, связанные с «оригиналом» неосязаемой нитью сходства, давали возможность увидеть отражение сверхъестественной реальности.

По мере того как индивидуум преодолевал ступени самоидентификации в процессе своего исторического существования и в процессе обретения знаний о своем теле, зеркало представляло для него средство и способ определять свои границы, так сказать, «очерчивать свои контуры, становиться видимым и отличным от других». Успехи в области технологии, достижения в промышленном производстве стекла XV–XVI вв. и знания, обретенные в области механизмов зрения (XVII в.) повлекли за собой и «метафизический упадок» зеркала. Лишившись налета таинственности, зеркало, ставшее совершенно прозрачным и обычным (в отличие от глубокой древности, где оно было предметом чрезвычайно редким), превращается в инструмент адаптации и дает человеку возможность пользоваться свободой для «свидания с самим собой наедине». Ясность и четкость отражения как физического явления, а также наличие определенной дистанции между отражаемым «оригиналом» и его изображением в зеркале дают возможность создания прекрасного зрелища, настоящего театра, где люди с восторгом предаются постановочному искусству, превращениям и переодеваниям. Все игры, все иллюзии, все обманы там возможны, ибо прозрачное зеркало заставляет забыть о том, что его поверхность является настоящей помехой, мешающей видеть и понимать реальность, и человек, с помощью зеркала как бы обретающий возможность как бы манипулировать пространством, пользуется могуществом зеркала и своим собственным могуществом.

Но это могущество не приносит удовлетворения, ибо тот, кто смотрит на себя, никогда не может создать себя как «чистое, абсолютное зрелище», ведь он является одновременно и субъектом и объектом, судьей и стороной некоего судебного разбирательства, палачом и жертвой, разрывающимся между тем, что он есть, и тем, что он знает; он осознает тот факт, что между ним и его отражением существует некая дистанция, но в то же время он продолжает объединять себя со своим изображением, и все его несчастья происходят именно из этой двойственной, полусоглашательской позиции. Денди является воплощением последней, наивысшей формы осознания самого себя, и через эту форму он, актер, исполняющий роль самого себя, продолжает наблюдать мучительный процесс разделения существа и видимости, продолжает идентифицировать себя с зеркальным «Я»; по выражению Старобинского, денди обладает «красотой сумерек, навевающих грусть»¹; после денди наступает эпоха разочарования, скуки и тоски, когда субъект как бы растворяется в игре отражений или распадается на части в обезличенной объективности.

В то же время отражение никогда не было совершенно «адекватным», т. е. тождественным «оригиналу», оно всегда было как бы затянуто легкой пеленой желания. Операция, суть которой заключается в превращении субъекта в объект, в превращении внутреннего во внешнее, эта операция искажает, уродует его лицо, разрушает сходство, и это искажение является необходимым условием всякого взгляда, обращенного на самое себя; вероятно, человеку следовало бы научиться видеть себя, не смотря на себя, застигать себя врасплох в тот момент, когда этого совсем не ждешь, оставаясь чужим для себя самого; истина как бы тайно, хитростью вторгается в сферу несхожести, но именно тогда странность и оборачивается угрозой.

Надо постоянно «соблазнять» зеркало под страхом того, что увидишь, как в нем внезапно появится твой двойник, злобный и вредоносный, эдакий гримасничающий дьявол, являющийся фантастической проекцией демонов, обитающих внутри тебя и терзающих тебя.