История зеркала

Человек существует только в качестве части некоего ряда изображений, некой серии, находясь «лицом к лицу» с повторяющим изображение зеркалом. Если для Сартра, автора «За закрытой дверью», ад представляется в виде мира, в котором нет зеркала и в котором каждый человек, предстающий как нечто материальное и неподвижное, испытывает на себе взгляд другого человека, то воспроизведение ничтожных, безликих «оригиналов» или «образцов» лишает этот мир всякой системы отсчета, всяких вех, всяких позиций, скрывает или уничтожает любую личность и любую идентичность, любое сходство и тождество: таково зеркало «смертной казни» Арагона⁴¹, таково и нейтральное, безучастное и немое зеркало Жоржа Перека, столь точное, что сами предстающие в нем «избыточные факты информации», вроде морщин, открытых пор или волосков, «отталкивают» воображаемое и ускользают, уходят от интерпретации. «Это отражение, тупое, невыразительное, похожее, скорее, на бычью морду, чем на человеческое лицо, отражение, которое жизненный опыт приучил тебя воспринимать как наиболее точное и надежное изображение твоего лица, кажется, не испытывает к тебе никакой симпатии, никакой признательности, словно оно тебя совсем не узнает или, вернее, оно, вроде бы узнавая тебя, стремится не выказывать никакого удивления, и для этого предпринимает большие усилия… Оно не может сказать тебе ничего особенного, своеобразного, странного, потому что ему нечего тебе сообщить»⁴². Глаз видит глаз, т. е. видит пустую дыру зрачка, отражение выражает равнодушие, полнейшее безразличие, и его ничтожность заражает и портит то, что служило для него оригиналом, образцом. Оно не порождает никакого протеста, оно не вызывает даже страха; оно не «высвобождает» никаких чувств и ощущений, ничего, кроме скуки и тоски.

«Зеркальный лес» или «зеркальная пустыня» завоевали, заполонили XX в., постоянно напоминая человеку урок, который чеканными фразами твердил век XVII, но только лишая его мистического значения: «Человек есть не что иное, как отражение и тщеславие, и только это он и есть». «Немая поверхность, — как говорил Борхес, — необитаемая, непроницаемая, где «все — событие и ничто не является воспоминанием»⁴³, зеркало, разумеется, весьма метафорически символизирует собой современный мир посредственности, мир подражательства и мир забвения. Другая сторона есть всего лишь пародия, точно так же, как и мир зазеркалья есть всего лишь подобие, видимость, иллюзия, т. е. обман, «иллюзорное жилище, похожее на то, в котором человек обитал на земле». Страх, вернее, настоящий ужас перед зеркалом, перед образом ненавистного отцовства, удваивающим и все умножающим, неотступно преследует Борхеса, ибо этот страх показывает ему невероятные размеры того лабиринта, в котором человек, помещенный в самый центр бесконечных коридоров и непреодолимых перекрестков, оказывается всегда очень и очень далек от маловероятного, а вернее, невероятного выхода.

«Какой секрет, какую тайну ты пытаешься разгадать, глядя в твое надтреснутое зеркало?» Именно желание постичь эту тайну, именно желание приобрести сокровенное «внутреннее» знание движет человеком, заставляя его вглядываться в свое отражение и задавать ему вопросы. На протяжении столетий человек создает себя перед зеркалом, «примеривает» на себя различные роли, видит в себе различных людей, соглашается исполнить эти роли, объединяет в себе разнообразные изменения и свыкается с ними; он смотрит на отражение своего лица и с трудом различает смутно видимые контуры тайны, окутывающей Лик Господа. А затем черты его собственного отраженного лица искажаются, и он открывает для себя весь ужас познания самого себя. Зеркало трескается либо разбивается. С осколками зеркала связывается настоящая «география» фантазмов: утрата «корней», шаткость сходства и тождества, ненадежность личности и идентичности, фантазмы погружения и поглощения, лабиринтообразное пространство, страх бессилия и распада на части.

Те же самые осколки зеркала содержат в себе некую надежду на возможность возрождения по другую сторону зеркала, в зазеркалье, в мире грез и сновидений, в мире воображения, каковым является мир искусства. Пока поэт просит магию слов и метафоры зеркала служить ему проводниками в этот мир, он узнает свое многосложное, разностороннее и переменчивое лицо, многократно и постоянно то распадающееся, то соединяющееся вновь в калейдоскопическом мелькании разбитых форм. Но проход в зазеркалье приводит к чему-то невыразимому, к чему-то, что утратило связи с реальным миром, к неясности, путанице, беспорядку и пустоте. Мир утрачивает свою внятность и понятность, и в этом хаосе человеческое «Я» угадывает, что оно раздроблено на части. Единство и независимость субъекта оказываются всего лишь иллюзией, быстротечной и относительной.