Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 полностью

При этих словах бедная женщина плюнула ей в лицо, и доктор бросился удерживать свою мать, которая взяла палку, чтобы её поколотить. Но ему пришлось бежать за горничной, которая спускалась по лестнице, крича, чтобы поднять соседей. Он успокоил её, дав ей денег, и надел одеяние священника, чтобы изгнать беса из своей сестры и проверить, не вселился ли действительно в неё дьявол. Новизна этих таинств привлекла всё мое внимание. Все они казались мне сумасшедшими или глупцами. Я не мог вообразить чертей в теле Беттины без смеха. Когда мы приблизились к её кровати, дыхание, казалось, покинуло её и заклинания, которые делал её брат, не вернули его. Врач Оливо пришел, спрашивая у него, не являются ли эти действия чрезмерными, и доктор ответил, что это дело веры. Тогда врач ушел, ответив, что он верит только в чудеса Евангелия. Врач вошел в свою комнату, и, оставшись наедине с Беттиной, я сказал ей на ухо такие слова: – крепитесь, выздоравливайте, и будьте уверены в моей скромности . Она повернула голову в другую сторону, не ответив мне, и остаток дня провела без судорог. Я думал, что она выздоровела, но на следующий день конвульсии перешли ей на мозг. Она произносила в бреду латинские и греческие слова, и мы уже не сомневались в опасности её болезни. Её мать вышла и вернулась через час с самым известным экзорцистом из Падуи. Это был капуцин, очень уродливый, по имени брат Просперо да Боволента. Беттина при его появлении разразилась смехом, осыпая его кровными оскорблениями, которые понравились всем присутствующим, потому что только дьявол достаточно смел, чтобы так честить капуцинов, но тот, в свою очередь, поминая невежд, самозванцев и вонючек, начал наносить удары Беттине большим распятием, говоря, что он побивает дьявола. Он остановился только, когда увидел ее намерение бросить ему в голову ночной горшок, на что я бы очень хотел полюбоваться. – Если то, что тебя так возмущает , – сказала она словами, – это дьявол, ударь его своими…, ты осёл, и, если я тупица, то ты должен уважать меня, и пошел ты вон.

Я увидел, как доктор Гоцци покраснел.

Но монах, вооруженный с ног до головы, после прочтения страшного заклинания, призвал дьявольское отродье назвать ему свое имя.

– Меня зовут Беттина.

– Нет, потому что это имя крещеной девушки.

– Ты думаешь, что дьявол должен иметь мужское имя? Знай, невежественный капуцин, что дьявол это ангел, который не имеет пола. Но поскольку ты думаешь, что тот, кто говорит с тобой через мой рот, дьявол, обещай сказать мне правду, и я обещаю тебе поддаться твоим экзорцизмам.

– Да, я обещаю тебе ответить правду.

– Думаешь ли ты, что ты более ученый, чем я?

– Нет, но я думаю, что я могущественней, во имя Пресвятой Троицы и в силу моего священнического сана.

– Если ты настолько могуществен, помешай мне обличать тебя. Ты напрасно отращиваешь свою бороду: ты её расчесываешь десять раз на день, и ты бы не захотел обрезать её наполовину, чтобы я покинул это тело. Отсеки ее и, клянусь, я уйду.

– Отец лжи, я удвою твои наказания.

– Я бросаю тебе вызов.

Тут Беттина выдала такой взрыв смеха, что я прыснул, но капуцин, который увидел меня, сказал доктору, что у меня нет веры, и надо меня удалить. Я вышел, сказав ему, что он угадал, но я не увидел, как Беттина плюнула ему на руку, когда он её подставил, приказывая ей ее поцеловать.

Непостижимая девушка, полная таланта, которым привела в замешательство капуцина, что никого не удивило, так как все её слова приписывали дьяволу! Я не мог себе представить, что могло быть её целью. Капуцин, пообедав с нами и сказав сотню глупостей, вернулся в комнату, чтобы дать свое благословение одержимой, которая бросила ему в голову стакан, полный черного ликёра, что ей направил аптекарь, и Кандиани, который был рядом с монахом, получил свою долю, что доставило мне самое большое удовольствие. Беттина была права, используя любую возможность, чтобы приписать что-нибудь дьяволу. Отец Просперо, уходя, сказал доктору, что девушка, без сомнения, одержима, но он должен найти другого экзорциста, так как этот случай не для него, и Бог желает соединить освобождение и милосердие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное