История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Поскольку я был по характеру человек веселый, эта добрая застольная компания приняла меня с легким настроением. Все проявили интерес к истории, которая заставила г-на Гримани поместить меня в это место, поэтому я сделал подробный и точный рассказ обо всем, что произошло после смерти моей доброй бабушки. Это повествование заставило меня говорить в течение трех часов без горечи, а зачастую с шутками по поводу некоторых обстоятельств, которые в противном случае вызвали бы неудовольствие, так что вся компания отправилась спать, уверяя меня в своей самой нежной дружбе и предлагая мне свои услуги. Мне всегда сопутствовало это счастье, вплоть до пятидесятилетнего возраста, если я оказывался в стесненных обстоятельствах. Сначала я встречал честных людей, заинтересовавшихся историей обрушившегося на меня несчастья, и когда я рассказывал ее, я всегда возбуждал в них чувство дружбы, которая была мне необходима, чтобы сделать их более благосклонными и полезными. Хитрость, которую я использую для этого, состоит в том, чтобы излагать дело правдиво, не опуская определенных обстоятельств, рассказ о которых требует некоторого мужества. Уникальный секрет, который никто из людей не умеет использовать, так как большая часть человечества состоит из малодушных; я знаю по опыту, что истина – это талисман, обаяние которого неотвратимо при условии, что мы не тратим его на жуликов. Я думаю, что виновного, который осмеливается сказать об этом честному судье, бывает оправдать легче, чем невиновного, который выкручивается. Конечно, рассказчик должен быть молодым, или, по крайней мере, не старым, потому что человек старый имеет против себя всю природу.

Майор много шутил по поводу визита, сделанного и отданного в постель семинаристами, но капеллан и женщины его бранили. Он посоветовал мне описать всю свою историю «Знатоку письма» [49] , взяв на себя обязательство доставить записку ему, и уверяя, что тот станет моим защитником. Все женщины призвали меня последовать совету майора.

Глава VII

Мое короткое пребывание в форту Сент-Андре. Мое первое любовное раскаяние. Удовольствие от мести и прекрасное доказательство алиби. Арест графа Бонафеде. Мое освобождение Прибытие епископа. Я покидаю Венецию.

В этом форту, где Республика обычно держала только гарнизон из ста эсклавонцев – инвалидов, тогда содержались две тысячи албанцев. Их называли симариоты. Военный министр, которого звали в Венеции «Знаток письма» (Sage à l\'écriture), привез их из Леванта по случаю присвоения им воинского звания. Хотели, чтобы офицеры ощущали, что их заслуги оценены, и чувствовали себя вознагражденными. Все они были выходцами из той части Эпира, которая называется Албания, и которая принадлежит Республике. Тогда исполнилось двадцать пять лет с того времени, когда они проявили себя в последней войне, что Республика вела против турок. Для меня это был спектакль, новый и удивительный – видеть восемнадцать – двадцать офицеров, все старые, все здоровые, покрытые шрамами по лицу и груди и осыпанные роскошью. У их подполковника отсутствовало по меньшей мере до четверти головы. У него не видно было уха, глаза и челюсти. Однако он разговаривал и очень хорошо ел; он был очень веселый, и с ним была вся его семья из двух красивых девушек, которых их костюмы делали еще интереснее, и семи мальчиков, все солдаты. Этот человек был красавец ростом шести футов, но его лицо было настолько обезображено из-за ужасного шрама, что становилось страшно. Несмотря на это я его сразу полюбил, и я помногу бы с ним разговаривал, если бы он смог воздержаться от поедания чеснока в таких количествах, что я вынужден был заедать беседу хлебом. Он всегда носил по меньшей мере двадцать долек чеснока в кармане, как кто-нибудь из нас носит драже. Можно ли сомневаться в том, что чеснок яд? Только в медицинских количествах он придает аппетит невкусному мясу. Этот человек не умел писать, но не стыдился этого, потому что, за исключением священника и хирурга, никто в полку не обладал этим талантом. Все, офицеры и солдаты, имели кошельки, полные золота, и, по крайней мере, половина из них были женаты. Таким образом, я увидел пятьсот – шестьсот женщин и большое количество детей. Этот спектакль, увиденный впервые в жизни, меня занял и заинтересовал. Счастливая юность! Я не жалею о ней, потому что она дала мне много нового; по той же причине я ненавижу свою старость, когда я могу встретить новое только в газете, которую в те дни презирал, получая удовольствие от повседневного существования, и грядущие ужасные события, которые поневоле предвижу.