История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Поскольку дождь размыл дороги, мы потратили восемь дней, чтобы добраться до Риги, где я не нашел принца Карла Курляндского. Мы потратили еще четыре, чтобы прибыть в Кенигсберг, где ла Валвиль, которую ждали в Берлине, должна была меня покинуть. Я оставил ей моего армянина, которому она весьма охотно оплатила сотню дукатов, что я был ему должен. Два года спустя я встретил ее в Париже, о чем расскажу на своем месте. Мы расстались очень весело и без всяких грустных размышлений, обычных для расставаний, подобных нашему, и способных испортить хорошее настроение. Мы не были любовниками, потому что у нас не было никакого повода для любви, но мы испытывали один к другому чувства самой нежной дружбы. Это случилось в Кляйне Руп, местечке недалеко от Риги, где мы остановились и провели ночь, и где она подарила мне свои бриллианты и все деньги, что у нее были. Мы поселились у графини де Лёвенвольд, к которой у меня было письмо от княгини Долгорукой. У этой дамы служила в качестве гувернантки ее детей красивая англичанка, жена Кампиони, которого я знал по Риге в прошлом году. Она мне сказала, что ее муж находится в Варшаве и живет у Вильерс. Она дала мне письмо, в котором просила его думать о ней. Я обещал ей заставить его послать ей денег, и сдержал слово. Я встретил маленькую Бетти, очаровательную, но терпящую дурное обращение со стороны жестокой матери, которая, казалось, ее ревновала. В Кенигсберге я продал мой дормез и, оставшись в одиночестве, снял место в четырехместной карете и направился в Варшаву. Мои три компаньона были поляки, которые говорили только по-немецки; так что я сильно скучал все шесть дней, что провел в этом тоскливом путешествии. Я поселился у Вильерс, где, я был уверен, что встречу моего старого друга Кампиони. Я нашел его в добром здравии и хорошо устроенного. Он держал школу танца, и изрядное число школьников и школьниц приносили ему достаточно, чтобы жить не нуждаясь. Он был обрадован получить новости от Фанни и детей, и отправил им денег; но не подумал пригласить ее приехать в Варшаву, как она хотела. Он заверил меня, что она не его жена. Он рассказал мне, что известный маркиз д’Арагон покинул Варшаву, потеряв все свои деньги, которые заработал в России, встретив здесь греков, еще более греческих, чем он. Варшава была полна такими, но наибольший успех заимели здесь Томатис, у которого под управлением была «Опера Буффо», и миланская танцовщица по имени Катэ, которая, благодаря скорее своим прелестям, чем таланту, доставляла наслаждение городу и двору; но Томатис был там единственный хозяин. Азартная игра процветала повсюду, мне называли игроков, которые держали там дом. Это были Веронезе, называемый Жиропольди, который жил с лотарингским офицером, называемым Башелье, который держал банк фараон. Танцовщица, которая была любовницей известного Аффлизио в Вене, завлекала поклонников. Она проходила у них за девственницу; это была, однако, та самая, от которой Аффлизио имел дочь, которую он отдал воспитывать в Венеции в консерваторию Мендиканти, и которая была с ним в Болонье, когда он был арестован по приказу эрцгерцога Леопольда, великого герцога Тосканы, который отправил его оканчивать свои дни на галерах. Другой грек, который также держал дом вместе с некоей сасонкой, был майор Саби, о котором я достаточно говорил во время своего второго пребывания в Амстердаме. Барон Сент-Элен был там тоже, но главный его талант был делать долги и убеждать своих кредиторов подождать; он жил в той же гостинице вместе со своей женой, красивой и порядочной, которая не хотела ничего знать о его делах. Он рассказывал мне о некоторых других авантюристах, и я был очень рад узнать заранее обо всех этих людях, общества которых, для собственной пользы, мне надо было избегать.

Назавтра я нанял на месяц местного лакея и коляску, очень необходимую в Варшаве, где невозможно ходить пешком. Это было в конце октября 1765 года. Первым моим шагом было отнести письмо английского посла князю Адаму Чарторыжскому, Генералу Подолии. Он сидел перед большим столом, заваленным бумагами, и окруженным сорока или пятьюдесятью персонами, в обширной библиотеке, из которой он сделал свою спальню. Он был, между тем, женат на очень красивой графине де Флеминг, которой он еще не смог сделать ребенка; он не любил ее поскольку она была слишком худа.

Прочитав письмо на четырех страницах, он с достоинством ответил мне на изысканном французском, что с большим уважением относится к персоне, которая адресовала меня к нему, и что, будучи сильно занят, он просит прийти к нему отужинать, если у меня нет лучшего занятия.