История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Послезавтра я съехал из гостиницы, сняв на шесть месяцев второй этаж в том доме, где жила моя мать, взяв у нее необходимую мебель, чтобы пройти там большой курс лечения, потому что у меня вспухли в паху большие нарывы. Подмывания Матон имели результатом то, что мне не передалась ее гонорея, но весь ее яд перешел мне в кровь, что должно было, наконец, проявиться. Если бы я задержался с лечением еще одну-две недели, я был бы так плох, как это было в Аугсбурге и в Везеле. Ответ, который я давал всем, кто спрашивал меня о моей гувернантке, был весьма прост. Это служанка, которой я дал расчет и о которой более не думаю. Неделю спустя мой брат Жан пришел мне сказать, что Беллегард и четверо или пятеро других молодых людей, которых он мне назвал, пребывают в руках у врача, в очень плохом состоянии из-за моей гувернантки.

– Я им сочувствую; но это их ошибка. Из-за чего они попали в такое положение?

– Из-за девушки, которая приехала в Дрезден вместе с тобой.

– И которую я отослал. Мне достаточно того, что они не имели дела с ней, пока она жила со мной. Скажи этим молодым людям, что если они злятся на меня, они не правы; и что они совершат ошибку, если будут рассказывать о своем позоре. Что впредь они будут умнее, и пусть лечатся, соблюдая молчание. Иначе люди здравомыслящие будут смеяться над ними, и они будут выглядеть как дураки. Ты согласен со мной?

– Это приключение не прибавляет тебе чести.

– Я это знаю; так что я этим и не хвалюсь, поскольку не такой дурак, чтобы делать его достоянием гласности. Они, должно быть, глупы. Были бы умней, они должны были бы сообразить, что у меня должны были быть очень веские причины, чтобы ее отослать столь внезапно, и, соответственно, догадаться обо всем и держаться подальше от этого монстра. Они заслужили то зло, которое она им принесла.

– Они все удивлены, что ты себя хорошо чувствуешь.

– Иди, утешь их; скажи им, что ты меня видел в том состоянии, в котором видишь теперь, но никто ничего не знает, потому что я не дурак.

Видя себя уличенным в собственной глупости, он ушел, а я занялся лечением, которое сделало меня к середине августа столь же здоровым, каким я был, выезжая из Варшавы. В эти дни княгиня Стражникова, сестра князя Адама Чарторыжского, приехала в Дрезден; граф де Брюль поселил ее у себя. Я нанес ей визит и услышал из ее собственных уст, что ее царственный кузен имел слабость опуститься до клеветы. Я сказал ей, что придерживаюсь мнения Ариосто, который писал, что добродетели достойны уважения лишь под покровом постоянства.

– Вы заметили, княгиня, что последний раз, когда я ел вместе с королем у вас, Его Величество развлекался тем, что делал вид, что меня не видит?

– Несомненно, я это заметила.

– Мне жаль монарха, который в этот момент неожиданно стал достоин уважения философа. Вы едете теперь в Вену, и в следующем году – в Париж. Вы увидите меня в этой стране, моя принцесса, и вы напишете королю вашему кузену, что вы меня не видели, даже если мое изображение будет выбито на монетах.

Ярмарка в Лейпциге в сентябре была блестящая, я хотел на ней побывать и поглядеть, насколько я располнею от поедания ласточек [30] . Играя в Дрездене с разумной экономией, хотя и все время понтируя, я выиграл три или четыре сотни дукатов, так что направился в Лейпциг с кредитным письмом на три тысячи экю на банкира Хомана, который познакомил меня с умным восьмидесятилетним человеком, который был президентом шахт Саксонии. Это от этого уважаемого человека я узнал одну вещь, которая – пустяк, однако замечательна тем, что никто из русских ее не знает. Императрица Екатерина Вторая, которую все русские и все, кто ее видел, считают брюнеткой, и даже с очень черными волосами, была блондинка. Этот президент, который видел ее в Штеттине каждый день три года подряд, с ее семи лет до десяти, сказал мне, что тогда стали ее красить свинцовыми красками, которые имеют свойство окрашивать волосы в черный цвет. Это делали потому, что с этого времени ее предназначали в жены герцогу Гольштейна, которым был несчастный Петр III. Правилом двора России было делать все, чтобы в правящей семье все были по возможности темноволосыми, а не блондинами, чаще всего встречающимися в России, и потому нелюбимыми. Поэтому красили в темный цвет светлые волосы августейшей и бессмертной Екатерины, которая сделала столько прекрасных вещей, насмехаясь над деньгами, с помощью которых она разорила свою обширную империю. Ей нужно было бы прожить еще десять лет в мире, чтобы оздоровить ее.