История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Принц говорит мне, что, к несчастью, не может рекомендовать мне защиту какого-нибудь посла. На эти слова некий сеньор, ростом в шесть футов, говорит, что я могу обратиться к его посольству, потому что вся моя семья находится на службе короля, его хозяина, и что я сам ему послужил. И что это отражено в литературе.

– Это граф Вицедом, – говорит мне принц, – идите же, пишите императрице, и я передам ей ваше прошение немедленно, и если ответ задержится, обратитесь к нему. Вы будете под защитой, пока сами не решите уехать.

Приказав дать мне письменные принадлежности, принц ушел обедать.

Вот мое прошение, которую я написал и переписал набело за десять минут, и которое посол Венеции счел достойной любопытства сената Венеции, переслав ему копию:

«Мадам,

я уверен, что если, когда Ваше Императорское и Королевское Величество идет и некое насекомое говорит вам жалобно, что вы сейчас его раздавите, вы немного сдвигаете свою ногу, чтобы не лишать жизни это бедное создание.

Я насекомое, мадам, которое осмеливается умолять вас приказать г-ну Статхальтеру Шотенбаку отложить еще на восемь дней раздавливание меня туфлей В.И.К.В. Может быть, по истечении этого малого времени оно не только больше не будет меня давить, но и заберет из его рук августейшую туфлю, которую вы доверили ему только для того, чтобы давить мошенников, но не некоего венецианца, хотя и бежавшего из тюрьмы Пьомби, и глубочайше уверенного в правосудии В.И.К.В.

21 января 1767 года, Казанова».

Написав это красивым почерком, я попросил слугу передать записку принцу. Пять или шесть минут спустя он вернулся со спокойным видом, с моим прошением в руках, говоря мне от имени принца, что тот сейчас отошлет его императрице, но просит меня оставить ему копию.

– Сейчас.

Я копирую его, передаю слуге две копии и ухожу. Я дрожу как паралитик, я боюсь, что если буду ожидать там вплоть до окончания обеда, это будет стоить мне жизни, потому что я весь пылаю от гнева, с ног до головы. Я возвращаюсь к себе и принимаюсь описывать в виде манифеста все то, что передал в руки палача Шротенбака, и что он не захотел мне вернуть. Через семь часов в моей комнате появляется граф Вицедом. Он просит меня рассказать ему всю историю девочки, которую я пошел повидать, приглашенный четырьмя стихами, в которых она обещала мне, что я найду в ней Гебу либо Ганимеда. Я даю ему тот адрес, он копирует стихи и говорит мне, что этого достаточно, чтобы доказать просвещенному судье, что я был ограблен и оклеветан мерзавцами, но, несмотря на это, он сомневается, что я найду справедливость.

– Как? Я буду обязан уезжать завтра?

– Ох, что до этого, то нет, потому что невозможно, чтобы императрица не проявила к вам милость и не дала восемь дней, которые вы у нее просите.

– Почему невозможно?

– Черт возьми! Разве вы забыли, что написали? Я в жизни не видел такого прошения. Принц читал его со своим холодным видом, затем усмехнулся и передал его мне; после меня он дал его прочесть послу Венеции, который с серьезным видом спросил у принца, отошлет ли тот его в том виде, в каком оно есть, государыне. Тот ответил, что ваше прошение достойно того, чтобы направить его Богу, если бы знать туда дорогу, и он отправил его одному из своих секретарей, чтобы тот положил его в папку и отправил немедленно императрице. После этого говорили о вас до самого окончания обеда, и мне понравилось, что посол Венеции сказал, что никто в Венеции не может понять, что вы такого могли сделать, чтобы вас сочли необходимым поместить в Пьомби. Говорили затем о вашей дуэли, но никто не мог сказать больше того, что можно было прочесть в газетах. Доставьте мне удовольствие дать мне копию вашего прошения императрице, потому что Шротембак, который держит ее туфлю, мне очень понравился.

Я сделал ему копию с оригинала, который был у меня и содержал помарки, и дал также ему копию моего манифеста. Перед тем, как уйти, он передал мне приказ перейти поселиться у него, если мне до назначенного часу не дадут знать, что императрица оказала мне милость, о которой я просил.