Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 полностью

Я сердечно обнял его, заверив, что, будь я на его месте, я, наверное, поступил бы так же. Мы вошли снова в ту комнату, где сидела Бетти, утопая в слезах. Мы оставались там более четверти часа не говоря ни слова, а сэр Б.М. внимательно перечитывал мое длинное письмо. Кровь продолжала течь из моей руки, я вызвал хирурга, который, чтобы ее остановить, вынужден был сделать мне компресс, бандаж и использовать для перевязки два платка. Рана рассекла вену, но опасности не было. Бетти продолжала плакать, и я взял на себя смелость сказать сэру Б.М., что она полностью заслуживает его прощения.

— Как, месье? Вы полагаете, что я ее уже не простил? Я был бы грубейшим из людей, если бы не понимал, что она заслуживает моего прощения. Моя бедная Бетти! Она вырвалась от своего заблуждения сразу, как только вы разъяснили ей правду. Я уверен, что ее слезы происходят из-за раскаяния, которое она испытывает, осознавая свою вину, которую она не может себе простить. Вы не можете ее узнать за три или четыре дня, как ее знаю я.

При этих словах она бросилась к этому мужчине-ангелу и, прижавшись к его груди, настолько предалась своему раскаянию, что подобного потока слез я не видел. Сэр Б.М. не мог сдержать своих, при этом и я не мог сдержаться, и мои слезы полились свободным потоком, не мешая мне, однако, время от времени испускать, вместе со слезами, смешок, когда счастливая развязка этой трагедии веселила мне душу. Сэр Б.М. понравился мне тем, что, обдумав эту ситуацию, счел, что наши слезы, происходящие только из добродетели, достойны того, чтобы завершиться весельем. Он рассмеялся, видя всю свою одежду запачканной кровью. Одежда была из китайского шелка, и он тут же отдал ее стирать. Мы сели за стол, и он ласками постарался успокоить свою любовницу, которая поела и выпила муската, как он ее просил. Не имея необходимости более торопиться, он сказал, что хочет остаться в Радикофани до завтра, потому что, проскочив пятнадцать постов галопом, он больше не может. Он приехал в Ливорно накануне и, не найдя Бетти, мгновенно узнал, кто отправлял ее чемодан из «Мальтийского креста»; тот же человек ему сказал, что чемодан отправили в Рим, и что офицер, который адресовал его Роллану, трактирщику на площади Испании в Риме, нанял лошадь, оставив часы в залог тому, кто дал ему лошадь. Он сразу пошел к тому и узнал часы Бетти. Уверившись, что Бетти должна быть либо в той же карете, в которой находится ее чемодан, либо верхом на лошади вместе с офицером, он ни секунды не колебался последовать за ними.

— Я был уверен, — сказал он нам, — что догоню вас в дороге. Я взял с собой только надежные пистолеты, но отнюдь не с намерением прострелить себе сердце. Да, дорогая Бетти, первым движением моей души было пожалеть тебя, вторым, которое продлится до тех пор, пока не будет удовлетворено, является выбить мозги из мерзавца. Мы отправимся завтра в Рим.

Я был рад видеть Бетти обрадованной рассказом своего любовника. Желание мести оживило ее.

— Мы найдем его, — сказала ему она, у Роллана.

Сэр Б.М. посмотрел на меня со смеющимся и удовлетворенным видом, держа Бетти в объятиях и как бы желая мне показать величие английских душ, чья природная сила выше слабостей, которым случайно они могут оказаться подвержены.

— Я слушаю вас, — сказал я ему, — и думаю, что вы не сможете при этом обойтись без меня. Обнимемся, но пообещайте, что будете слепо повиноваться мне. Без этого, предупреждаю вас, я приеду в Рим до вас и спасу мерзавца, который пытался сделать Бетти несчастной. Поймите, что если вы хотите убить его, догнав, до того, как он приедет в Рим, это легко; но если вы намерены выбить ему мозги безнаказанно в Риме, теперь, когда вы снова получили Бетти, у вас это не получится. Вы сможете об этом пожалеть; вы не знаете ни Рима, ни судебной системы священников. Дайте, сэр Б.М., мне руку и ваше слово чести ничего не делать, не посоветовавшись со мной, или я вас немедленно покидаю.

Сэр Б.М. был мужчина моего роста, немного более худощавый, младше меня на четыре или пять лет, характер которого читатель может понять без того, чтобы я его описывал. Моя речь, немного слишком повелительная, должна была его удивить, но, поняв, откуда она исходит, он не мог отказать мне в руке. Он тут же признал меня братом и успокоился. Мы дружески обнялись.

— Да, сердце мое, — сказала ему Бетти, — доверим нашу месть другу, которого послало нам небо.

— Я согласен, чтобы мы были вместе и действовали сообща.

После этих слов он отправился спать, и я оставил его вместе с Бетти. Я спустился, чтобы заплатить за день возчику и сказать ему, что мы направляемся утром в Рим.

— В Рим? Вы, значит, нашли ваш портфель? Это еще лучше, что вам не надо его искать.

Возчик, который увидел мою перевязанную руку, решил, как и все люди в Радикофани, что я дрался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное