Читаем История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 полностью

Сэр Б.М., желая увидеть Рим, раз уж он в нем был, должен был одеться и привести себя в порядок, вплоть до рубашек. У Бетти было все необходимое. Неотделимый от них, я их не покидал; я собирался наладить свою жизнь после их отъезда. Между мной и Бетти больше ничего не было, но я ее, тем не менее, любил, и мне пришлись по душе мораль и ум англичанина, который был очень обаятельным человеком. Он думал провести в Риме пятнадцать-двадцать дней и вернуться затем в Ливлрно; но милорд Балтимор, прибывший через пять или шесть дней после нас и бывший старым другом сэра Б.М., убедил его поехать провести две недели в Неаполе. Этот лорд, с которым были красивая француженка и двое слуг, взялся повезти его с собой в это маленькое путешествие и непременно хотел, чтобы я в этом участвовал. Читатель может вспомнить, что я познакомился с ним в Лондоне. Я обрадовался возможности снова увидеть Неаполь и своих старых знакомых; я выехал вместе с ними, мы доехали за два дня и поселились в «Крочиалле» в Чьяджа. Первое, что я узнал, было, что герцог де Маталоне умер, и что герцогиня, его вдова, стала принцессой де ла Караманика. Знакомства, что я у нее сделал, оказались бесполезны, так что мне осталось только развлекаться с моими новыми друзьями и ни с кем не видеться, как если бы я никогда не был в Неаполе. Милорд был там несколько раз, но его любовница, которая там никогда не была, хотела все повидать, как и Бетти и сэр Б.М.; мы ходили везде вместе с нашими товарищами по путешествию, служа им вместо чичероне. Милорд и я были гораздо лучше образованы, чем они.

Я был удивлен, увидев на следующий день после нашего прибытия слишком знакомого мне шевалье Гудара, с которым познакомился в Лондоне, пришедшего с визитом к милорду Балтимору. Этот знаменитый повеса был в Неаполе, где держал хороший дом в Посилипо со своей женой, и эта жена была та самая Сара, ирландка, молодая служанка из лондонского пивного бара. Поскольку он знал, что я с ней знаком, он счел необходимым меня предупредить. Он пригласил нас всех обедать к нему на обед на послезавтра.

Сара Гудар не удивилась, увидев меня, потому что он ее предупредил, но удивился я. Одетая со всей элегантностью французской или итальянской женщины, она держалась благородно и в то же время просто, хорошо представилась, говорила по-итальянски со всем красноречием неаполитанки, была изумительно хороша, но я не мог помешать себе представлять ее такой, какой она была в Лондоне, и был поражен; она это видела и смеялась от всего сердца; она казалась мне замаскированной принцессой, но сама, наоборот, хотела, чтобы я представлял себе, что именно в Лондоне она была под маской. Менее чем в четверть часа мы увидели, как к м-м Гудар пришли пять-шесть дам, самых именитых дам города и двора, и десять-двенадцать герцогов, принцев, маркизов, с иностранцами всех наций. Перед тем, как накрыли на стол, более чем на тридцать кувертов, м-м Гудар села за клавесин и спела арию, с голосом, как у соловья, и с энергией, которые не удивили компанию, которая ее знала, но удивили меня и моих товарищей по путешествию, потому что ее талант был поразителен. Все это сделал Гудар. Это было воспитание, которое он дал ей за шесть или семь лет. Начав с того, что женился на ней, чтобы иметь на нее неоспоримые права, он отвез ее из Лондона в Париж, где отдал бы ее в любовницы королю Людовику XV, если бы Дюбарри не нашла туда дорогу, опередив его. Тогда он повез ее в Вену, в Венецию, во Флоренцию и в Рим и, не имея удачи, которой искал, обосновался в Неаполе, где, чтобы вывести ее на ковер большой моды, заставил отречься от англиканской ереси и, под покровительством королевы, сделал католичкой. Забавно, что Сара была ирландкой и католичкой. Это обращение было игрой.

Я лишь нашел странным, непоследовательным и недостойным то, что вся знать, мужчины и женщины, приходили к ней, а м-м Гудар не могла никуда ходить, потому что не была приглашена. Сам Гудар рассказал мне обо всем этом перед обедом. Его ничто не заставляло также довериться мне, сказав, что он содержит себя азартной игрой. Фараон и бириби составляли всю его ренту, и она должна была быть значительна, потому что все у него было изумительно. Приглашенный поучаствовать в этой коммерции, я не счел нужным отказываться, уверенный, что войду тем самым и в высшее общество, с помощью разумного поведения которого следовало придерживаться, и зная законы и правила этого общества. Мой кошелек двигался большими шагами к полному истощению, и я, возможно, имел только этот источник, чтобы продолжать содержать себя на прежнем уровне. Приняв это решение, я отказался возвращаться вместе с Бетти. Сэр Б.М. хотел возвратить мне все, что я потратил на нее, и я был не в состоянии оказаться более великодушным, чем он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное