История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Quis pallor tenet ora? Tuos tremor occupai artus?
Ad Tarpeja Unies tecta movere pedes?
Femina pone melum: sinl pronoe
Heliconis aiumnse Si nec
Apollo tibi proesto, Priapus erit.

[41]

Стали искать глазами дерзкого аббата, но он испарился. Через день после коронации Корила и ее любовники все уехали из Рима, стыдясь подвергнуться на торжественной церемонии эксцессам. Аббат Пицци, хранитель священных деревьев Аркадии, который был главным инициатором апофеоза поэтессы, породившего памфлеты и уничтожающие пьесы всякого рода, в течение нескольких месяцев не смел выйти из своего дома. Но после этого долгого отступления вернемся к отцу Стратико, который вынудил меня провести в Пизе восемь счастливых дней.

Этот монах, который, не будучи красавцем, превосходно владел умением заставлять себя любить, уговорил меня провести восемь дней в Сиене, пообещав мне все удовольствия сердца и ума, с помощью двух рекомендательных писем, которые он дал мне — одно маркизе Шижи, а другое — аббату Чьякчерри. Не имея ничего лучше, чем предаться удовольствиям, я принял его предложение и направился в Сиену самой короткой дорогой, не стараясь заглянуть во Флоренцию.

На следующий день я занес аббату Чьякчерри письмо от отца Стратико. Он пообещал мне все радости, которые могли зависеть от него, и он сдержал слово; но прежде всего, когда я сказал ему, что у меня есть письмо маркизе Шижи, он сам отвел меня к этой даме, которая взяла надо мной покровительство, после того как прочла наскоро и про себя письмо своего дорогого Стратико . Это эпитет, который она дала ему, как только разобрала его почерк.

Эта дама была еще хороша. Несмотря на то, что по своему обращению она должна была быть уверена, что нравится, потому что умело возмещала недостаток молодости обаятельными манерами, грацией, непринужденным и любезным обращением, своим умом, с которыми она держала свои речи, и приятностью, которую она добавляла прекрасному языку своей страны своим красноречием, которое блистало тем сильнее, что оно являлось как бы само собой, без малейшей видимости претензии. Я сказал читателю заранее все то, что нашел в ней на следующий день, поскольку использовал первый день только для того, чтобы ее изучать.

— Сядем, — сказала мне она, — вы проведете здесь восемь дней, как сказал мне мой дорогой Стратико; этого мало для нас, и, соответственно, слишком много для вас. Мне бы хотелось, чтобы вы не оказались слишком благоприятно настроены.

— Он сказал мне только, мадам, что я должен оставаться здесь восемь дней, пообещав, что я найду здесь услады сердца и ума; но я ему не очень поверил. Я явился сюда, чтобы увидеть, говорил ли он правду, решившись не нарушать данное ему слово. Вы видите, я явился без предупреждения.

— Тем лучше; но Стратико должен был бы приговорить вас по крайней мере к месяцу, без всякой жалости по отношению к вам.

— Почему без жалости? Чем я могу рисковать?

— Утомиться до смерти или оставить в Сиене кусочек своего сердца.

— Все это может произойти и за восемь дней; но я не боюсь ни того ни другого из этих несчастий, потому что Стратико гарантировал меня от первого, рассчитывая на вас, и от второго — рассчитывая на меня. Вы получите от меня дань уважения, и предложить его вам в чистом виде — это лишь разумно. Мое сердце выйдет отсюда свободным, как и было, потому что, если бы я не надеялся на его возврат, его потеря сделала бы меня несчастным.

— Возможно ли, чтобы вы оказались в числе отчаявшихся?

— К счастью, да, потому что я обязан этому отчаянию всем своим спокойствием.

— Но какое горе, если вы ошибаетесь!

— Не столь большое, мадам, как вы воображаете. Аполлон внушил мне замечательный обходный путь, он дал мне верную увертку. Мне остается только улучить момент; но поскольку этот бог дает мне такую милость, я всеми силами воспользуюсь ею. Мой девиз: Carpe diem[42].

— Это из сластолюбивого Горация; но я одобряю это, только пока удобно. Удовольствие, которое следует за желаниями, и иногда даже за вздохами, предпочтительней, потому что оно бесконечно более живое.

— Это верно, но не следует слишком на это рассчитывать. Это огорчает расчетливого философа. Боже вас охрани, мадам, от того, чтобы познать на опыте эту жестокую истину. Благо, самое предпочтительное из всех, это то, которым пользуешься; то же, которого желаешь, остается зачастую лишь желаемым благом. Это фикция души, с которой я слишком был знаком в моей жизни, заполненной суетностью. Я однако поздравляю вас, если вы восприняли мудрость Горация лишь умом.

Маркиза с грациозной усмешкой уклонилась от ответа, как и следовало ожидать, и соглашаясь и не соглашаясь. Сьякчери, который присутствовал при этом молча, сказал, что самое счастливое, что может с нами случиться, это никогда не быть в согласии; маркиза согласилась с этим, посмеявшись над тонкой мыслью Сьячери, а я не согласился.