История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

Пошли стелить свежие простыни, имелось две кровати, я сказал женщине дать мне другую комнату. Граф этого не хотел, он вежливо настаивал на этом, в то время как мадам не вмешивалась; но с такой же вежливостью я настоял на том, чтобы мне позволено было оставить его в обществе его супруги. Я велел перенести мой сак в соседнюю комнату, и даже закрыть мою комнату на задвижку. Мне показалось странным, что ни тот ни другая из моих спутников не имели ночных саков. Я решил, что весь их багаж должен был быть отправлен в Рим. Маленький чемодан должен был вмещать только самое необходимое, и поскольку они не велели его распутывать, они должны были обойтись без всего. Я спокойно лег спать, гораздо менее интересуясь дамой, чем это было весь день. Это мне понравилось.

Меня разбудили до света, принеся лампу, я быстро оделся и, слыша, что в соседней комнате тоже одеваются, я открываю их дверь и, не заходя, желаю им доброго утра. Четверть часа спустя я слышу разговор во дворе. Это француз, который, коверкая язык, ругается с возчиком; я открываю окно и вижу, что дело серьезное. Несмотря на то, что еще не рассвело, я различаю возчика, который держит за повод лошадь француза, который, в свою очередь, старается его вырвать из его рук. Я догадываюсь, что происходит, потому что я читал запись контракта; возчик хочет денег, и он прав. Я догадываюсь, что у француза нет ни су; я жду, пока они не поднимутся ко мне, и собираюсь неукоснительно исполнить свой долг. Француз входит первый и говорит мне:

– Этот гад [45] меня не понимает; но в любом случае он, может быть, прав. Я прошу вас дать ему два цехина, которые я верну вам в Риме; так случилось, что я остался без денег; он уверен в себе, потому что у него мой чемодан; он говорит, что он ему нужен. Доставьте мне это удовольствие, месье, вы значительно лучше узнаете, кто я такой, когда мы будем в Риме.

Говоря так, он спускается по лестнице; он не пытается услышать мой ответ, возчик за ним не идет; я вижу, это почти невероятно, как он садится в шелковых чулках на свою лошадь и уезжает. Мадам стоит передо мной с замкнутым видом, и возчик стоит, не произнося ни слова. Я сижу на кровати, опустив руки, и, оценив приключение, отдаюсь хохоту. Я нахожу дело столь забавным, столь новым для себя, столь комичным, что не могу его переварить.

– Смейтесь, мадам, умоляю вас, потому что, несмотря на чувство, ваша печаль неуместна; смейтесь, говорю я вам, или я отсюда больше не встану.

– Это смешно, но у меня недостает воображения, чтобы над этим смеяться.

– По крайней мере, садитесь.

Я даю два цехина возчику, говорю ему, что ничего не будет страшного, если мы выедем на четверть часа позже, и что я хочу кофе. Грустный вид англичанки меня огорчает.

– Я понимаю, – говорю я ей, – истинную причину вашей грусти, и даже хочу воспользоваться ею, чтобы воздать вам хвалу, но прошу вас победить ее в этом путешествии, где обещаю вам взять все расходы на себя. Я прошу вас лишь об одной милости, потому что нуждаюсь в ней. Если вы мне в ней откажете, я буду так же грустен, как и вы, и это уже не будет забавно.

– Что я могу сделать, чтобы доставить вам удовольствие?

– Сказать мне по совести и по чести англичанки: этот странный мужчина – ваш муж или любовник.

– Ладно. Скажу вам без всяких уверток, чистую правду. Он станет моим мужем лишь в Риме, но станет.

– Я вздыхаю с облегчением. Он не станет им, и тем лучше для вас. Я уверен, что он вас обольстил; я вижу, что вы влюблены в него, но надеюсь, что вы опомнитесь.

– Это невозможно, по крайней мере, пока он меня не обманет.

– Он вас уже обманывает. Я уверен, что он сказал вам, что богат, что он знатен, что он составит ваше счастье, и все это обман.

– Как вы можете знать, что это обман?

– Так же, как я знаю множество других вещей, которым лишь жизненный опыт научает человека. Это безумец, без системы, дерзкий, смелый, который, может быть, и женится на вас, но лишь для того, чтобы стать вашим хозяином и чтобы пользоваться вами, чтобы содержать себя.

– Он любит меня, и я должна была бы быть в этом уверена.

– То, что вселяет в вас уверенность, это не любовь, мое милое дитя, но каприз и распущенность. Вы видите, что он меня не знает, и он оставляет вас у меня в руках. Верите ли вы, что настоящий любовник может оставить так объект своей любви?

– Он не ревнив, вы знаете, что французы не таковы.

– Француз, человек чести, таков же, как англичанин, итальянец и человек другой нации. Верите ли вы, что, если бы он вас любил, он мог оставить вас без единого су, за спасибо, человеку, который мог бы пригрозить оставить вас на улице, или потребовать от вас услуг, которые были бы вам отвратительны? Что бы вы сделали сейчас, если бы я оказался грубым? Вы слышите меня. Ответьте мне, вы ничем не рискуете.

– Я бы защищалась.