История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

На третий день, к концу праздника, за час до его окончания, я оставил оркестр и направился к себе, когда, спускаясь по лестнице, заметил сенатора в красном платье, который направлялся к своей гондоле. Я заметил, что из его кармана выпал листок бумаги, когда он полез за носовым платком. Я подобрал бумажку и, догнав этого замечательного сеньора, когда он спускался со ступенек, отдал ее ему. Он поблагодарил меня, спросил, где я живу, я ответил, и он захотел непременно отвезти меня. Я с благодарностью согласился и сел на скамейку рядом с ним. Три минуты спустя он попросил меня пошевелить ему левую руку: У меня, — сказал он, — она настолько онемела, что я абсолютно ее не чувствую. Я встряхиваю его изо всей силы и слышу, что он говорит мне невнятно, что чувствует, будто потерял также и ногу и что кажется, он умирает.

Встревоженный, я отдергиваю занавеску, беру в руку фонарь, всматриваюсь в его лицо и пугаюсь, видя рот, распахнутый до ушей, и мертвые глаза.

Я кричу лодочникам остановиться и дать мне сойти, чтобы разыскать хирурга, который мог бы пустить Его превосходительству кровь, поскольку явно его хватил апоплексический удар.

Я выхожу на берег. Мы находимся у моста на улице Бернарда, где я три года назад угощал ударами палки Раззетту. Я бегу в кафе, где мне указывают дом, в котором живет хирург. Я сильно стучу, кричу, выходят, будят человека, я его тороплю, не давая одеться, он берет свой чемоданчик и идет со мной к гондоле, где отворяет кровь умирающему, и я рву свою рубашку, чтобы сделать ему повязку.

Затем мы прибываем к нему в Санта-Марина; будят слуг, поднимают его из гондолы, вносят в первый этаж его апартаментов, раздевают и кладут почти мертвого в постель. Я велю слуге идти быстро разыскать врача, он уходит, приходит врач, снова пускает ему кровь. Я остаюсь близ его постели, не решаясь отойти далеко.

Час спустя появляется патриций из его друзей, затем я вижу другого, они в отчаянии, они расспрашивают лодочников, которые отвечают, что я мог бы им все рассказать гораздо лучше, чем они. Они спрашивают меня, и я рассказываю все, что знаю; они не знают, кто я такой, но не решаются спросить, и я ничего не говорю. Больной неподвижен и не подает иного признака жизни, кроме дыхания. Ему делают припарки, и священник, за которым послали, ожидает его смерти. Не принимают никаких посетителей, только два патриция и я — единственные, кто не отходит от него. Я обедаю с ними в полдень, не покидая комнаты. К вечеру старший из двух патрициев говорит, что если у меня есть дела, я могу уйти, потому что они останутся у больного, расположившись на матрасах, которые они велели принести. Я отвечаю, что буду спать в том же кресле, в котором сижу, потому что уверен, что если я уйду, больной умрет, а пока я остаюсь там, он умереть не может. Я вижу, что они удивлены этим ответом и переглядываются.

За ужином я узнаю от них, что этот умирающий сеньор — это г-н де Брагадин, единственный брат прокуратора той же фамилии. Этот г-н Брагадин был знаменит в Венеции как благодаря своему красноречию и своим талантам государственного мужа, так и своими галантными похождениями, которыми прославился во времена своей шумной молодости. Он творил множество безумств ради женщин, как и они ради него, он много играл и проигрывал, и прокуратор, его брат, был его самый жестокий враг, потому что вбил себе в голову, что тот пытался его отравить. Он выступил с этим обвинением в Совете Десяти, который восемь месяцев спустя объявил его полностью невиновным; однако прокуратор после этого своего мнения не изменил. Этот невинный, притесняемый своим несправедливым братом, который захватил у него половину его дохода, живет между тем счастливо, как философ, в дружеском общении. Его самые близкие два друга, которых я вижу, — один из семьи Дандоло, а другой — из Барбаро — оба почтенные и любезные, как и он. Он был красив, учен, весельчак и самого мягкого характера. Ему было тогда пятьдесят лет.

Врач, лечивший его, по имени Ферро, решил после долгих размышлений лечить его, сделав ему на груди компресс из ртути, что и было проделано. Быстрый эффект этого средства, проделанного при участии двоих друзей, меня привел в ужас. Эта быстрота привела к тому, что больной более двадцати четырех часов находился в сильном возбуждении. Врач сказал, что это лечение должно дать такой эффект, но назавтра возбуждение уменьшится, перейдя от головы к другим частям тела, которые необходимо расшевелить с помощью искусственного выравнивания циркуляции флюидов.