История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Моя любовь уступила моему рассудку; но любовь моя не была столь уступчива еще неделю назад. Я написал, чтобы она отвечала мне в Болонью с таким же нарочным, и три дня спустя получил ее последнее письмо, в котором она сообщила, что подписала контракт, что она наняла горничную, которая может быть представлена как ее мать, что она отправляется в середине мая и что она будет меня ждать до тех пор, пока я не напишу ей, что не думаю больше о ней. Через четыре дня после получения этого письма я уехал в Венецию, но вот что случилось со мной перед отъездом.

Французский офицер, которому я написал, чтобы вернуть себе свой чемодан, поручив ему заплатить за лошадь, которую я увел, или которая меня увела, написал мне, что прислан мой паспорт, что он находится в военной канцелярии, и что он легко сможет мне его передать вместе с чемоданом, если я приму на себя труд заплатить пятьдесят дублонов за лошадь, которую я увел, дону Марчелло Бирак, комиссионеру испанской армии, который живет в названном им доме. Он сказал, что написал обо всем этому г-ну Бирак, который, получив означенную сумму, напишет ему, чтобы он отправил мне чемодан и письмо.

Обрадованный, что все в порядке, я, не теряя ни минуты, отправился к комиссионеру, который жил с вместе с венецианцем, знакомым мне, по имени Батагья. Я выложил ему деньги, и уже утром того дня, когда я должен был покинуть Болонью, получил свой чемодан и свой паспорт. Вся Болонья знала, что я заплатил за лошадь; это убедило аббата Корнаро, что я именно тот человек, который убил на дуэли своего капитана.

Чтобы ехать в Венецию, я должен был пройти карантин; но не намерен был этого делать. Дело было в том, что два соответствующих правительства находились в конфронтации. Венецианцы хотели, чтобы папа первый открыл свои границы для передвижения, а папа хотел обратного. Вопрос не был еще урегулирован, и коммерция от этого страдала. Вот в таких обстоятельствах я решился, ничтоже сумняшеся, на это, несмотря на то, что дело было деликатное, поскольку в Венеции к вопросам здоровья всегда относились с великой строгостью; однако в то время одним из моих самых больших удовольствий было делать все, что запрещено или, по крайней мере, затруднительно.

Зная, что между Мантуей и Венецией и между Моденой и Мантуей проезд свободен, я видел, что если я смогу попасть в государство Мантую, представив дело так, будто я следую из Модены, дело будет сделано. Я пересеку По несколько раз и попаду прямиком в Венецию. Я нанял возчика, чтобы тот отвез меня в Ревере. Это город на берегу По, принадлежащий Мантуе. Возчик сказал мне, что может боковой дорогой попасть в Ревере и сказать, что прибыл из Модены; но мы будем задержаны, когда у нас спросят санитарный сертификат, выданный в Модене. Я велел ему говорить, что он его потерял, и предоставить мне остальное. Мои деньги заставили его согласиться.

В воротах Ревере я сказал офицеру испанской армии, что еду в Венецию, чтобы переговорить с герцогом Моденским, который находился сейчас там, по вопросу большой важности. Офицер, не спрашивая у возчика никакого моденского санитарного сертификата, отдал мне воинскую честь и вообще осыпал меня массой любезностей. Не возникло никаких трудностей при получении мной сертификата о том, что я выехал из Ревере, с которым, переехав По в Остилле, я проехал в Леньяно, где отпустил своего возчика, очень хорошо оплаченного и очень довольного. В Леньяно я сел в почтовую карету и прибыл вечером в Венецию, остановившись в гостинице у Риальто 2 апреля 1744 года, в день моего рождения, который за всю мою жизнь был отмечен десятки раз замечательными событиями. На следующий день в полдень я отправился на биржу, намереваясь зарезервировать место на корабле, чтобы следовать в Константинополь; но узнав, что такой корабль отправится не ранее чем через два или три месяца, я занял каюту на рейсовом венецианском корабле, следующем на Корфу в этом месяце. Это был корабль «Нотр-Дам дю Розарио» капитана Зане.

Так, следуя своей судьбе, которая, по моему суеверному капризу, звала меня в Константинополь, куда, как мне казалось, должен был я непременно отправиться, я пошел на площадь Сан-Марко, очень любопытствуя всех повидать и показать себя всем, кто меня знал и кто должен был удивляться, не видя меня больше аббатом. Начиная с Ревере, я стал носить на своей шляпе красную кокарду.

Мой первый визит был к г-ну аббату Гримани, который, увидев меня, издал громкое восклицание. Он увидел меня в военной одежде в то время, когда полагал, что я у кардинала Аквавива на пути к высокой политике. Он находился за столом, в большой компании. Я отметил среди других офицера в испанской форме; но это меня не обескуражило. Я сказал аббату Гримани, что, будучи проездом, был счастлив возможности засвидетельствовать ему свое уважение.

– Я не ожидал увидеть вас в этом одеянии.

– Я счел разумным отказаться от церковного, в котором не мог надеяться на карьеру, способную меня удовлетворить.

– Куда вы направляетесь?