История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

После ужина иностранцы ушли и я остался там один, поскольку граф Ринальди хотел дать мне реванш. Я играл на слово и он бросил карты, когда заметил, что я должен ему на мелок пять сотен цехинов. Я вернулся к себе весьма опечаленным. Честь обязывала меня оплатить свой долг на другой день, а у меня не было ни сантима. Любовь увеличивала мое отчаяние; я являл собой в этот момент образ несчастного нищего. Состояние моей души отразилось на моей физиономии, что не ускользнуло на другой день от внимания г-на де Брагадин. Он расспросил меня и ободрил до такой степени, что я рассказал ему всю историю; я окончил ее, сказав, что я обесчещен и должен умереть. Он утешил меня, сказав, что оплатит мой долг в тот же день, если я ему пообещаю не играть больше на слово. Я клятвенно ему обещал, поцеловал ему руку и отправился гулять, очень довольный. Я был уверен, что этот дивный человек даст мне пять сотен цехинов после обеда, и я поддержу честь своей точностью в глазах дамы, которая безотлагательно одарит меня своими милостями. Это единственное соображение помешало мне сожалеть о потерянной сумме, но, проникнутый великодушием моего дорогого учителя, я положительно решился больше не играть на слово.

Я пообедал очень весело с ним и двумя другими друзьями, совершенно не говоря о деле. Как только мы встали из-за стола, вошел человек и передал г-ну де Брагадин письмо и пакет. Он прочел записку: «Хорошо». Человек ушел, и он предложил мне пройти с ним в его комнату.

– Вот пакет, – говорит он мне, – который принадлежит тебе.

Я раскрываю пакет и нахожу в нем тридцать-сорок цехинов. Видя мое удивление, он смеется и дает мне прочитать письмо.

«Я заверяю г-на де Казанова, что наша игра прошедшей ночью была не более чем шуткой: он мне не должен ничего. Моя жена отсылает ему свою половину суммы, которую он потерял. Граф Ринальди.»

Я смотрю на г-на де Брагадин, который заходится смехом, видя мое удивление. Я понимаю все. Я благодарю его. Я обнимаю его и обещаю быть более разумным в будущем. Моя душа расправила крылья, я почувствовал себя исцеленным от любви и был пристыжен, будучи одураченным и мужем и женой.

– Этим вечером, – говорит мне этот мудрый лекарь, – ты весело поужинаешь с очаровательной графиней.

– Этим вечером я буду ужинать с вами. Вы преподали мне мастерский урок.

– Если ты еще раз проиграешь на слово, ты правильно поступишь, не заплатив.

– Я буду обесчещен.

– Неважно. Чем скорее ты будешь обесчещен, тем больше ты сэкономишь, потому что ты будешь вынужден признать себя неплатежеспособным. Лучше не дожидаться этого фатального сберегающего события.

– Но будет еще лучше избежать этого, играя отныне лишь на наличные.

– Естественно, потому что ты спасешь честь и деньги; но, поскольку ты любишь азартную игру, советую тебе никогда не понтировать. Держи талью. Ты выиграешь.

– Мало.

– Меньше, чем тебе бы хотелось, но выиграешь. Понтировать глупо. Банкёр рассуждает: «Я ставлю на то, что вы не угадаете». Понтер отвечает: «Я ставлю на то, что угадаю». Кто здесь дурак?

– Понтер.

– Ради бога, будь же умнее. И если тебе придется понтировать, и ты начнешь выигрывать, знай, что ты дурак, если ты остановишься, когда станешь проигрывать.

– Почему дурак? Фортуна переменчива.

– Останавливайся, когда видишь, что она меняется, когда выигрываешь всего обол. Ты всегда будешь в выигрыше.

Я читал Платона, и я был поражен, встретив человека, который рассуждал как Сократ.

Назавтра очень рано меня посетил Завойский, чтобы сказать, что, как он слышал, меня ждут сегодня к ужину и что была произнесена похвальная речь моей точности, с которой я оплатил свой проигрыш; я оставил его в его мнении, и увидел графа и графиню только шестнадцать лет спустя в Милане. Завойский услышал из моих уст всю эту историю только сорок лет спустя в Карлсбаде. Он остался к ней глух.

Три или четыре недели спустя после этого происшествия, г-н де Брагадин представил мне другой образчик своего нрава, еще более выразительный. Завойский познакомил меня с французом по имени л’Абади, который добивался от правительства места инспектора всех сухопутных войск республики. Его назначение зависело от Сената. Я представил его моему хозяину, который обещал ему свой голос; но вот что произошло, помешав ему сдержать слово.

Нуждаясь в сотне цехинов, чтобы расплатиться с долгами, я попросил их у него. Он спросил, почему бы мне не спросить об этом одолжении у г-на де л’Абади.

– Я не осмеливаюсь.

– Осмелься; я уверен, что он их тебе предоставит.

– Сильно сомневаюсь, но попробую.

Я увидел того на следующий день и, после короткого вежливого вступления изложил ему свою просьбу; также вежливо он мне отказал, говоря все, что говорят, когда не хотят или не могут оказать услугу такого рода. Пришел Завойский, я их покинул и отправился дать отчет моему патрону-благодетелю о бесполезности своего демарша. Он улыбнулся и сказал мне, что эти французы лишены разума.

1746.