Это было как раз в тот день, когда декрет о назначении инспектора венецианских армий должен был быть представлен в Сенат. Я ухожу по своим обычным делам, прихожу в полночь и, видя, что г-н де Брагадин еще не вернулся, иду спать. Назавтра я иду пожелать ему доброго утра и говорю, что собираюсь пойти поздравить нового инспектора, на что он советует избавить себя от этой заботы, потому что Сенат отверг предложение.
– Как это? Три дня назад он был уверен в обратном.
– Он не ошибался, потому что декрет должен был быть одобрен, если бы я не решился высказаться против. Я заявил Сенату, что правильная политика не позволяет нам доверить этот пост иностранцу.
– Я удивлен, потому что Ваше Превосходительство так не думало позавчера.
– Я его еще не знал хорошо. Я понял вчера, что этот человек недостаточно умен для того поста, на который он претендует. Может ли он иметь правильное суждение и при этом отказывать тебе в сотне цехинов. Этот отказ стоил ему потери дохода в три тысячи экю, которые он имел бы теперь.
Я вышел и встретил Завойского с л’Абади, который был зол.
– Если бы вы меня предупредили, – сказал он, – что сто цехинов могли бы заставить замолчать г-на де Брагадин, я бы нашел для вас эти деньги.
– Имея голову инспектора, вы бы должны были догадаться.
Этот человек оказался мне полезен, рассказав всем об этом факте. Те, кто нуждался в будущем в голосе этого сенатора, узнали дорогу к тому, чтобы его получить. Я оплатил все свои долги.
Мой брат Жан приехал в это время в Венецию с экс-евреем Гуарьенти, большим знатоком живописи, который путешествовал за счет короля Польши, выборщика короля Саксонского. Это он организовал королю приобретение галереи герцога Моденского [38] за 100 тыс. цехинов. Они направлялись вместе в Рим, где мой брат остался в школе знаменитого Менгса. Я буду говорить о нем через четырнадцать лет после настоящего момента. Я должен перейти теперь, следуя течению истории, к зарождению события, от которого зависело счастье одной из любимейших женщин Италии, которая стала бы несчастной, если бы я был умен.