История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Этот ответ, сопровождаемый взглядом, подтверждающим правдивость сказанного, заставил меня раскрыть объятия, чтобы прижать к груди прекрасный объект, давший его мне, и поцеловать рот, который его произнес. Не увидев в ее глазах ни гордого негодования, ни холодной снисходительности, происходящей от опасения меня потерять, я отдался своей нежности. Я увидел только любовь и узнавание, которое, не принижая ее чистоты, усиливало ее торжество.

Но, едва оторвавшись, она опустила глаза и я услышал глубокий вздох. Я заподозрил то, чего опасался, и, опустившись на колени, взмолился о прощении.

– Какая здесь обида, – сказала она, – чтобы я должна была вас прощать? Вы меня плохо поняли. Видя вашу нежность, я подумала о своем счастье, и жестокое воспоминание вырвало у меня вздох. Встаньте.

Пробило полночь. Я сказал ей, что ее благополучие заставляет меня ее покинуть. Я снова надел маску и ушел. Меня настолько занимал страх, что я обрел то, чего еще не заслужил, что мой уход мог ей показаться грубым. Я плохо спал. Я провел одну из тех ночей, которые влюбленный юноша сочтет счастливыми благодаря тому, что подменяет при этом реальность воображением. Это трудно, но любовь этого требует, и это ей нравится. В убеждении неминуемого счастья, в котором я находился, надежда в моей прекрасной пьесе играла лишь роль молчаливого персонажа. Надежда, о которой столько говорят, лишь льстивое создание, которое разум ценит только постольку, поскольку нуждается в средстве, дающем временное облегчение. Счастливы люди, в своей жизненной игре не нуждающиеся ни в надежде, ни в предвидении.

При пробуждении меня лишь слегка беспокоило мое предсказание смерти Стеффани. Я бы очень хотел изыскать средство его отменить, как для чести моего оракула, которой я видел угрозу, так и для самого Стеффани, которого я не мог, в сущности, ненавидеть, поскольку считал, что он явился, так сказать, действительной причиной счастья, которое испытывала в данный момент моя душа.

Граф и его сын пришли на обед. Отец был человек тихий и без малейшей манерности. Было видно, что он тяготится этой авантюрой и озабочен тем, чтобы закончить ее. Сын, красивый, как амур, был умен и обладал благородными манерами. Его свободный вид мне понравился. Если бы я искал себе друга, я не нашел бы никого лучше.

К десерту г-н Барбаро смог вполне убедить графа-отца, что мы четверо мыслим одинаково и говорим без утайки. Воздав похвалы своей дочери со всех точек зрения, он заверил нас, что ноги Стеффани не было в его доме, и невозможно понять, каким колдовством, только разговаривая с ней через окно с улицы, он смог обольстить ее до такой степени, что она убежала одна, пешком, через два дня после того, как он уехал с почтой.

– Нельзя утверждать, – возразил ему г-н Барбаро, – что она была похищена, ни что она была соблазнена Стеффани.

– Хотя и нельзя это утверждать, тем не менее это странно. Это тем более правдоподобно, что в настоящий момент никто не знает, где он, и он может быть только с ней. Все, чего я хочу, – это чтобы он женился на ней.

– Мне кажется, что было бы лучше не добиваться скорейшего заключения брака, который сделает ее несчастной, потому что Стеффани, по всеобщему мнению, один из самых плохих подчиненных у нас на службе.

– Если бы я был на вашем месте, – сказал г-н де Брагадин, – я бы смягчился по отношению к раскаявшейся дочери и простил бы ее.

– Где же она? Я годов заключить ее в свои объятия, но не могу считать ее раскаявшейся, поскольку, повторяю, она может быть сейчас только с ним.

– Правда ли, что, выехав из С., она приехала сюда?

– Я знаю об этом от самого хозяина барки, с которой она сошла на набережной в двадцати шагах от Римской почты. Некто в маске, который ее ждал, подошел к ней, и никто не знает, куда они пошли.

– Это может быть Стеффани.

– Нет, потому что тот маленького роста, а маска – высокий. Кроме того, я знаю, что Стеффани уехал за два дня до прибытия моей дочери. Маска, с которой она ушла, должно быть друг Стеффани, который пришел, чтобы соединить его с ней.

– Это не более чем догадки.

– Четыре человека, которые видели маску, думают, что знают, кто это, но они не сходятся в его имени. Таковы факты. Я предъявлю, однако, всех четверых руководителям Совета Десяти, если Стеффани будет отрицать, что моя дочь у него.

Затем он достал из своего портфеля бумагу, на которой записаны были не только различные имена, присвоенные маске, но и имена тех, кто это ему сообщил. Г-н Барбаро читает, и последнее имя, что он читает – мое. Услышав мое имя, я дернул головой, что вызвало смех у моих трех друзей. Г-н де Брагадин, видя удивление этим смехом со стороны графа, счел необходимым объяснить ему его причины в следующих словах:

– Казанова, которого вы видите, – мой сын, и я даю вам слово, что если мадемуазель ваша дочь находится у него, она в безопасности, несмотря на то, что не следовало бы доверять ему девушек.