История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

– Вы себя хорошо чувствовали, – спросил он, – по приезде в Мантую?

– Наилучшим образом.

– Какая неприятность, что вы потеряли здоровье в этой клоаке. Если бы я мог это предвидеть, я бы вас предупредил.

– Вы бы об этом знали?

– Я должен был об этом знать, так как неделю назад я проделал с ней такую же глупость, и думал, что сейчас она здорова.

– Значит это вам я должен быть благодарен за то, что она со мной сделала?

– Это пустяки, а впрочем вы можете вылечиться, если вас это беспокоит.

– Разве вас это не беспокоит?

– По правде, нет. Режим мне надоедает до смерти. И еще: с какой стати лечиться от триппера: только вылечившись, тут же подхватишь снова? Я десяток раз терпел это, но вот уже два года, как я смирился.

– Мне вас жалко, потому что то, что вы делаете, доставит вам в любви крупные неприятности.

– Я не беспокоюсь. Хлопоты, которые с этим связаны, стоят больше, чем небольшие неудобства, которые я испытываю.

– Я так не думаю. Удовольствие от любви без самой любви скучно. Вам кажется, что эта дурнушка стоит того наказания, которое я сейчас испытываю?

– Вот в этом я с вами согласен. Я могу познакомить вас с девочками, которые этого стоят.

– Нет ни одной в целом свете, которая стоит моего здоровья. Его можно посвятить только любви.

– Значит, вы хотите женщин, достойных любви, и такие здесь есть. Останьтесь здесь, и когда вы выздоровеете, вы можете устремиться к победам.

О’Нейлану было двадцать три года, его покойный отец был генерал, прекрасная графиня Борсати была его сестра; он показал мне графиню Занарди Нерли, еще более прекрасную, но я не воскурил мой фимиам ни одной из них; состояние, в котором я находился, принудило меня к смирению; полагаю, что никто об этом не узнал.

Я никогда не встречал другого молодого человека, более склонного к распутству, чем О’Нейлан. Я проводил ночи с ним, посещая дурные места, и он всегда удивлял меня тем, что делал. Когда он натыкался на место, занятое какими-нибудь буржуа, он приказывал им поторопиться, и если они заставляли его ждать, он награждал их ударами палки с помощью слуги, которого держал при себе для выполнения дел такого рода. Тот служил ему положительно боевым псом – убийцей, предназначенным для того, чтобы свалить на землю человека, которого он хотел убить. Бедный распутник, поступая таким образом, вызывал у меня скорее смех, чем жалость. После такой экзекуции он наказывал шлюху, профанируя вместе с ней самое важное из всех человеческих деяний, а затем уходил, не заплатив, смеясь над ее слезами.

Несмотря на это, О’Нейл был благородным, великодушным, смелым и полным чувства чести.

– Почему, – спрашивал я его, – вы не платите этим бедным несчастным?

– Потому что я желаю им всем умереть от голода.

– Но то, что вы с ними делаете, должно внушить им, что вы их любите, и очевидно, что такой прекрасный человек как вы может только доставлять им удовольствие.

– Удовольствие? Я уверен, что я его им не доставляю. Видите вы кольцо с этой маленькой шпорой?

– Вижу. Для чего оно?

– Чтобы заставить их скакать и так и эдак. Знаете ли вы, как этим щекотать?

Он въехал однажды в город на лошади, скача во весь опор. Пожилая женщина, пересекая улицу, не успела увернуться, она упала и осталась на месте с разбитой головой; он попал под арест, но вышел оттуда на следующий день, будучи уверен, что это был несчастный случай.

Однажды утром мы пошли с визитом к одной даме, и сидели в прихожей, ожидая, когда она встанет из постели. Он замечает на клавесине несколько фиников, и ест их. Дама выходит и через минуту спрашивает у горничной, где финики; О’Нейлан говорит ей, что он их съел, она его ругает. Он спрашивает, хочет ли она, чтобы он их вернул, и она отвечает, что да, думая, что он их спрятал в карман. Дерзкий нахал делает легкое движение ртом, и через мгновение извергает финики обратно. Она убегает, и плут заливается смехом. Я видел нескольких других, владеющих этим талантом, главным образом, в Англии.

Офицер с распиской о шести цехинах в течение недели не пришел их вернуть, и я, встретив его на улице, сказал, что не считаю себя обязанным хранить его секрет. Он мне резко ответил, что ему все равно. Его ответ мне показался оскорбительным, и я думал о том, чтобы получить сатисфакцию, когда О’Нейлан, рассказывая мне о чем-то, сказал между прочим, что капитан де Лорен сошел с ума и его заперли. В дальнейшем он выздоровел, но из-за своего плохого поведения был, в конце концов, разжалован.

О’Нейлан, бравый О’Нейлан погиб несколько лет спустя в битве при Праге. Такой как он, этот человек должен был пасть жертвой либо Венеры, либо Марса. Он бы жил еще, если бы обладал нравом лисицы; он обладал смелостью льва. В офицере это недостаток, в солдате – достоинство. Те, кто пренебрегает опасностью, осознавая ее, могут быть достойны похвалы, но те, кто ее не сознает, – чудо, если они ее избегнут. Следует, однако, уважать этих великих воинов, поскольку их неукротимая храбрость происходит от величия души и доблести, которые ставят их над смертными.