История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Велико было мое удивление, когда я увидел Петроне с сестрой Мариной; она стала намного взрослее. Увидев меня, она испустила крик и, перепрыгнув шлагбаум, бросилась в мои объятия. Между доном Фастидио и капитаном порта разгорелся скандал. Поскольку Марина принадлежала труппе дона Фастидио, капитан обязывал меня вернуть ее в лазарет, где она должна была пройти карантин за свой счет. Безумная плакала, я не знал, что делать. Я прекратил скандал, сказав дону Фастидио показать мне всех его персонажей, одного за другим. Петроне, игравший там роли любовника, сказал мне, что он должен передать мне письмо от Терезы. Я увидел знакомого венецианца, игравшего Панталоне, трех симпатичных актрис, Пульчинеллу, Скарамуша, и все вполне приемлемое. Я попросил дона Фастидио ответить мне одним словом, сколько он хочет в день, сказав, что если дон Баттипалья сделает мне более выгодное предложение, я отдам ему предпочтение. На это он сказал, что я должен поселить двадцать человек по меньшей мере в шести комнатах, дать ему свободный зал, десять кроватей, оплаченный проезд и тридцать неаполитанских дукатов в день. Сделав это предложение, он передал мне брошюру, содержавшую весь комедийный репертуар его труппы, предоставив мне самому выбирать пьесы. Подумав о Марине, которая будет теперь должна проходить карантин в лазарете, если я не найму труппу дона Фастидио, я говорю ему, чтобы шел оформлять бумаги, и что я хочу уехать, но тут разыгрывается уморительная сцена. Дон Баттипалья называет Марину маленькой бл…[25], заявляя, что она зашла за шлагбаум по сговору с доном Фастидио, чтобы принудить меня нанять их труппу, Петроне и дон Фастидио вытаскивают его наружу, и они дерутся на кулаках. Петроне возвращается через четверть часа, принося мне письмо от Терезы, которая стала богатой, разорив герцога, ко мне постоянна и ждет меня в Неаполе.

К вечеру я отбыл из Отранто с двадцатью комедиантами и шестью большими сундуками, вместившими все, что им нужно, чтобы играть свои фарсы. Легкий бриз, дующий с утра, донес бы нас до Корфу за десять часов, если бы через час после отплытия мой карабушир не сказал, что видит при свете луны судно, вероятно корсарское, которое может нас нагнать. Не желая рисковать, я велел спустить паруса и вернуться в Отранто. На рассвете мы снова отплыли со стихающим ветром, который, однако, доставил бы нас на Корфу; но через два часа после отплытия наш кормчий сказал, что видит бригантину, не иначе корсарскую, которая пытается оставить нас под ветром. Я сказал ему изменить курс и следовать правым галсом, чтобы посмотреть, последует ли он за нами; он проделал маневр, и бригантина также сманеврировала. Не имея больше возможности вернуться в Отранто и не имея желания проследовать в Африку, я вынужден был попытаться высадиться на веслах на ближайший калабрийский пляж. От матросов страх передался комедиантам, которые стали кричать, плакать и взывать к разным святым, но не к Господу. От гримас Скарамуша и серьезной мины дона Фастидио на меня напал смех, вытесняя страх. Одна Марина, которая ничего не поняла, смеялась и издевалась над всеобщими опасениями. К вечеру ветер усилился, я приказал принять его в корму, если он еще усилится. Чтобы обезопаситься от корсара, я приказал пересечь залив. Пройдя так всю ночь, я решил направиться к Корфу на веслах: до него было двадцать четыре мили. Мы были посередине залива и матросы к концу дня обессилели, но я больше ничего не опасался. Подул северный ветер, и менее чем через час он стал таким свежим, что мы шли в бейдевинд с угрожающим креном, Так что в какой-то момент фелука грозила вот-вот перевернуться. Я держал свой кошелек в руках. Все замолкли, потому что я приказал соблюдать тишину под страхом смерти, но рыдания Скарамуша вызывали смех. Ветер выровнялся, мой кормчий стоял на руле твердо, и опасность миновала. На рассвете мы увидели Корфу и причалили в мандраше (во внутренней гавани) в девять часов. Все удивились, видя нас прибывшими с этой стороны.