История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

С этими тремя оригиналами, вполне респектабельными по своей честности, рождению, богатству и возрасту, я бесконечно радовался, несмотря на то, что ненасытные в своей жажде знать, они удерживали меня часто по восемь – десять часов в день запертым вместе с ними, недоступным для остального мира. Я выдал им моих близких друзей, рассказав обо всем, что со мной в жизни происходило, вплоть до настоящего времени, и довольно чистосердечно, хотя и не со всеми подробностями, как я здесь написал, чтобы не вводить их в смертный грех.

Я знаю, что я их обманывал, и что, соответственно, я не вел себя по отношению к ним, как подобает честному человеку в полном смысле этого слова; но если мой читатель разбирается в свете, я прошу его подумать, прежде чем лишать меня своего прощения.

Ради полной моральной чистоты я должен был бы, как мне говорят, либо совсем не связываться с ними, либо раскрыть им глаза. Раскрыть им глаза – ну нет, говорю я, потому что не чувствую себя в силах этого достичь. Я вызову их смех, они сочтут меня невеждой и дадут мне отставку. Они мне за это не заплатят, и на мне нет никакой миссии, чтобы рядиться в апостолы. Что же касается героического решения покинуть их после того, как я разглядел в них визионеров, я отвечу, что для того, чтобы принять такое решение, я должен был бы обладать моралью мизантропа, врага людей, природы, учтивости и себя самого. Как молодой человек, стремившийся к хорошей жизни и получению удовольствий, свойственных возрасту, должен ли я был рисковать оставить г-на де Брагадин умирать, и должен ли был проявить варварство, раскрыв перед этими тремя почтенными персонами обманы некоего нечестного плута, который смог проникнуть в их общество и разрушить его, втянув их в химерические операции по поиску философского камня? Помимо этого, неодолимое самолюбие мешало мне объявить себя недостойным их дружбы из-за своего невежества или гордыни, либо из-за своей невежливости, которую я бы проявил, презрев их общество.

Я принял решение, наиболее красивое, наиболее благородное, единственно приемлемое. Решение считаться только с моим собственным интересом, и об этом интересе никто не мог судить лучше, чем я. С дружбой этих трех персонажей я становился человеком, который получал на своей родине уважение и кредит. Кроме того, я получал очень приятное удовольствие, делаясь предметом обсуждений и спекуляций тех, кто, в силу своей праздности, хотели бы разгадывать причины всех моральных феноменов, которые они наблюдали. В Венеции не могли понять, как могла существовать моя связь с тремя людьми такого рода: они – само небо, а я – из толпы, они – весьма сурового нрава, а я – склонный к крайнему распутству.

К началу лета г-н де Брагадин стал в состоянии вернуться в Сенат. Вот что он мне сказал накануне дня, когда вышел в первый раз:

– Тебе я обязан своей жизнью. Твои опекуны, которые хотели было сделать тебя священником, ученым, адвокатом, солдатом, затем скрипачом, – не более чем дураки, которые тебя не понимали. Господь повелел твоему ангелу-хранителю отдать тебя в мои руки. Я тебя узнал; если ты хочешь быть моим сыном, ты найдешь во мне отца, и отныне в моем доме я буду считать тебя таковым, вплоть до моей смерти. Твое жилище готово, распорядись отнести туда свои пожитки, у тебя будет слуга, оплаченная гондола, наш стол и десять цехинов в месяц. В твоем возрасте я не имел от своего отца большего пансиона. Не заботься о будущем, думай о развлечениях и спрашивай моего совета обо всем, что может с тобой случиться, или что ты хочешь предпринять, и найдешь во мне всегда своего доброго друга.

Я бросился к его ногам, чтобы заверить его в моей благодарности и назвать его сладким именем отца. Я поклялся ему в сыновнем повиновении. Два других друга, находившихся во дворце, обняли меня, и мы поклялись в вечном братстве.

Вот, мой дорогой читатель, вся история моей метаморфозы и счастливой эпохи, которая перенесла меня из жалкого состояния скрипача в положение сеньора.

1746 г.

Глава VIII

Я веду беспорядочную жизнь. Замойский. Ринальди. Л’Абади. Юная графиня. Дон Стефани капуцин. Ансилла. Рамона. Я сажусь в гондолу в Санта-Йов, чтобы ехать в Местре.