История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Я вышел, чтобы осмотреть большую крышу, приблизившись, насколько возможно, к боковым краям чердака. Дотянувшись до крыши снизу в самом дальнем конце угла, я уселся на стропила, на которые опирались чердаки всех больших дворцов. Я прощупал доски концом моего засова, и нашел их совершенно сгнившими. При каждом ударе эспонтона то, чего я касался, рассыпалось в пыль. Убедившись, что смогу сделать достаточно большое отверстие менее чем за час, я вернулся в мою камеру, где употребил четыре часа на то, чтобы самому разрезать простыни, салфетки, матрасы и все, что у меня было, чтобы сделать веревку. Я решил сплести куски воедино ткацкими узлами, потому что плохой узел смог бы развязаться, и человек, висящий в этот момент на веревке, обрушился бы вниз. В моем распоряжении оказалось сто брассов веревки [71] . В великих предприятиях бывают моменты, от которых зависит все, и в которые главное условие успеха – не полагаться ни на кого. Изготовив веревку, я связал в узел свою одежду, свое пальто на шелковой подкладке, несколько рубашек, чулок, платков, и мы все трое пошли в камеру графа, неся с собой весь этот багаж. Граф высказал комплимент Сорадачи по поводу того, что ему повезло, что я взял его с собой, и что он сейчас следует за нами. У того был такой сбитый с толку вид, что мне захотелось смеяться. Я больше не притворялся, я послал ко всем чертям маску Тартюфа, которую носил по целым дням в течение недели, чтобы помешать этому двойному жулику меня предать. Я видел, что он понял, что его провели, но ничего не мог понять, потому что не мог догадаться, каким образом я связывался с предполагаемым ангелом, чтобы тот приходил и уходил в тот час, когда я хотел. Он слушал графа, который говорил нам, что мы идем на очевидный риск погибнуть, и, будучи трусом, обдумывал в своей голове замысел избавиться от этого опасного путешествия. Я сказал монаху собрать собственный узел, в то время как я пойду делать дыру в краю чердака.

Мое предприятие, хотя я и обошелся без всякой помощи, прекрасно завершилось к двум часам ночи. Я разрушил в пыль доски. Мой пролом оказался вдвое шире того, что было нужно, и я пробился к свинцовой пластине по всей ее ширине. Монах помог мне ее приподнять, потому что она была приклепана или привальцована по краю к мраморному водосточному желобу, но с силой втыкая эспонтон между желобом и пластиной, я ее оторвал и затем, упершись плечами, мы ее отогнули так, что образовалось отверстие, достаточное, чтобы нам пролезть. Высунув голову наружу, я увидел яркий свет месяца, который завтра должен был быть в первой четверти. Это была помеха, которую нужно было спокойно переждать и отложить выход до полуночи – времени, когда луна отправится светить нашим антиподам. В превосходную ночь, когда весь приличный люд должен прогуливаться по площади Св. – Марка, я не мог показываться, так, чтобы видно было, как я прогуливаюсь наверху. Были бы видны наши удлиненные тени на мостовой площади; стоило бы поднять глаза, и наши персоны явили бы собой очень необычный спектакль, который вызвал бы любопытство многих, особенно Мессера Гранде, сбиры которого – единственная стража великого города Венеции – не спали всю ночь. Придумали бы способ отправить сюда наверх отряд, который бы разрушил весь мой прекрасный проект. Я определенно решил, что мы выйдем отсюда только с заходом луны. Я положился на помощь Господа, но я не ожидал чудес. Подвергаясь капризам судьбы, я должен был предоставлять ей как можно меньше шансов мне навредить. Если мое предприятие потерпит неудачу, я не должен буду упрекать себя за малейший ошибочный шаг. Луна должна была сесть точно в пять часов, а солнце взойти в тринадцать с половиной; нам оставалось семь часов полной темноты, когда мы могли действовать.