История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Природа приказывала мне спасаться, и религия не могла мне это запретить; мне нельзя было терять времени; необходимо было поставить шпиона, который находился рядом со мной и который дал мне очевидный пример своего вероломства, в условия моральной невозможности оповестить Лорена, что разрушают крышу камеры. Что я должен был сделать? У меня было только два средства, и нужно было выбирать. Либо поступить так, как я, и сковать душу этого негодяя цепями страха, либо удушить его удавкой, как сделал бы любой другой разумный и более жестокий, чем я, человек. Мне это было бы намного легче, и даже без всякой опасности, потому что я сказал бы, что он умер естественной смертью, и никто бы не старался выяснить, правда это или нет. Но что за человек этот читатель, который мог бы подумать, что мне было бы лучше его задушить. Если такой найдется, Господь велит сказать: его религия никогда не совпадет с моей. Я верю, что исполнил свой долг, и победа, что увенчала мой подвиг, может служить доказательством, что мои средства не были отвергнуты вечным Провидением. Что касается клятвы, которую я ему дал, что буду всегда заботиться о нем, он освободил меня от нее, слава богу, сам, потому что ему не хватило смелости спастись вместе со мной; но если бы он, тем не менее, это сделал, уверяю читателя, я бы не стал клятвопреступником, даже если бы не сдержал этого обещания. Я бы избавился от этого монстра при первом же благоприятном случае, когда увидел, что должен повесить его на дереве. Когда я обещал ему вечную поддержку, я знал, что его вера продолжится не долее чем его фанатическая экзальтация, которая должна будет исчезнуть, как только он увидит, что ангел это монах. Non merta fé chi non la serba altrui. [70]

Человек имеет большее право пожертвовать всем для самосохранения, чем правитель для сохранения государства. После ухода Лорена я сказал Сорадачи, что ангел придет делать отверстие в крыше моей камеры в семнадцать часов; он принесет ножницы, сказал я, и вы подрежете бороды мне и ангелу.

– Разве у ангела есть борода?

– Да, вы увидите. После этого мы выйдем и пойдем пробивать крышу дворца; ночью мы спустимся на площадь Сен-Марк и уедем в Германию.

Он мне не ответил; он поел один, потому что мое сердце и ум были слишком заняты делом, чтобы я мог есть. Я не мог даже спать.

Прозвонило семнадцать часов, и вот и ангел. Сорадачи хотел пасть ниц, но я ему сказал, что это больше не нужно. Менее чем в три минуты монах пробил канал, прекрасный круглый кусок доски упал к моим ногам, и отец Бальби скользнул в мои объятия.

– Ну вот, – сказал я, обнимая его, – ваши труды окончены, мои начинаются.

Он передал мне эспонтон и дал ножницы, которые я передал Сорадачи, чтобы тот обрезал нам бороды. В этот раз я не мог больше удержаться от смеха, наблюдая за этим животным, которое в удивлении смотрело на ангела, который имел вид дьявола. Помимо своей воли, он превосходно обрезал нам обоим бороды. Торопясь оглядеть помещение, я сказал монаху остаться с Сорадачи, потому что не хотел оставлять его одного; я вылез и увидел узкую дыру в стене, через которую все же пролез; я оказался на крыше камеры графа, вошел туда и сердечно обнял этого несчастного старика. Я увидел полного человека, который явно не был приспособлен для преодоления тех трудностей и опасностей, которые выдвигал перед нами такого рода побег, на обширной покатой крыше, покрытой свинцовыми пластинами. Он спросил меня, каков мой план, сказав, что он думает, что я слишком легко к нему отнесся.

– Я хочу только, – ответил я ему, – идти вперед, пока я не обрету свободу или смерть.

Он сказал мне, пожимая руку, что если я думаю продырявить крышу и искать возможность спуститься, шагая по свинцу, он не видит такой возможности, если только у меня нет крыльев.

– Я не нахожу у себя смелости, – добавил он, – идти с вами; я останусь здесь, моля за вас Бога.