Я дал ему название «Феникс», потому что, сожалея о моей грустной судьбе, я в нем предсказывал ей поэтически, что она отдаст свое сердце человеку, своими достоинствами в полном смысле подобному Фениксу. Я воспользовался сотней стихов, чтобы описать его качества, как физические, так и моральные, которые действительно представляли его как совершенное существо, достойное обожания. Это был портрет бога.
– Ну что ж! – продолжала нежная Мисс, – я влюбилась в это воображаемое существо и, будучи уверенной, что оно должно существовать, провела полгода в его поисках повсюду, и остановилась лишь, когда вообразила, что нашла его. Мы полюбили друг друга, я отдала ему свое сердце, и мы не разлучались вплоть до моего отъезда из Венеции, в течение четырех месяцев. Мы оставались в Лондоне до конца года, и вот уже шесть недель, как мы здесь. Я получила от него письмо только один раз, но это не по его вине. Я в затруднении и не могу ни получать от него письма, ни писать ему.
Этот рассказ утвердил меня в моих мыслях. Наши самые решающие жизненные поступки зависят от самых легких причин. В моем послании в стихах содержались лишь блестки поэзии, и существо, которое я нарисовал, было совершенней человека, но она поверила, что такое возможно, и влюбилась в него заранее. Когда она поверила, что нашла его, ей было нетрудно обнаружить в нем все те качества, которых она желала, потому что это она сама его ими наделила. Без моего письма ничего бы этого не произошло. Все взаимосвязано, и мы сами оказываемся авторами явлений, в которых замешаны. Все, что происходит с нами из самого важного в мире, лишь должно с нами произойти. Мы только мыслящие атомы, которые следуют туда, куда несет их ветер.
Нас позвали обедать, и мы последовали к исключительному столу с океанской рыбой, присланной г-ном де ла Попелиньер. М-м Кс. К.В., гречанка, с умом крайне суеверным, должна была быть религиозной. Союз Бога с дьяволом неизбежно возникает в женской голове, пустой, слабой, сладострастной и опасливой. Ее священник сказал ей, что, обратив своего мужа, она получит вечное спасение, потому что Господь в Писании ясно указал,
После обеда я вернулся к постели Мисс, которая давала мне отпор до девяти часов, все время при этом подчиняясь моим желаниям. Имея все основания полагать, что ее желания не уступают моим, я не хотел отступать.
Не видя Фарсетти, я предположил разрыв, но, – ничего подобного. Она сказала, что ничто не может заставить этого визионера выйти из дома в пятницу.
Он увидел в своем гороскопе, что в этот день он должен быть убит, и, будучи мудрым, решил стать в этот день недоступным. Над ним смеялись, но он не слушал никаких доводов. Вот уже четыре года, как он умер в своей постели в зрелом возрасте семидесяти лет. Можно из этого заключить, что судьба человека зависит от его хорошего поведения, его осмотрительности и от предосторожностей, принимаемых им, чтобы избежать предвидимых им злоключений. Превосходное рассуждение для всех случаев, кроме тех, когда речь идет о злоключениях, предвещаемых гороскопом, воспринимая предсказания так, как хотят того астрологи, потому что, либо предсказанных злоключений можно избежать, и тогда гороскоп становится пустяком, либо они воспринимаются как судьба, и тогда они неизбежны. Шевалье Фарсетти был, стало быть, дурак, если думал, что что-то доказал. Он бы доказал кое-что нескольким недалеким умам, если бы, выходя каждый день, был бы кем-то убит. Пико де ла Мирандола, который понимал кое-что в астрологии, говорил:
Однако, следует ли верить в астрологию, если бы, например, г-н Фарсетти был убит в пятницу? Отнюдь, все же, нет.
Граф д’Эгревиль представил меня графине де Рюмэн, своей сестре, которая, слыша давно разговоры о моем оракуле, хотела со мной познакомиться. Через несколько дней я подружился также и с ее мужем и их юными дочерьми, из которых старшая, по имени Котенфо, стала после женой г-на де Полиньяк. М-м Рюмэн была скорее прекрасна, чем красива. Она внушала к себе любовь нежностью своего характера, своей искренностью, своей преданностью друзьям. Обладая хорошим ростом в пять с половиной футов, она была ходатаем, располагавшим к себе все руководство Парижа. Я познакомился у нее с мадам де Вальбелль, с м-м де Ронсероль, принцессой Гримэ, и другими, которые составляли сливки того, что называют в Париже хорошим обществом. Несмотря на то, что м-м дю Рюмэн не была сведуща в абстрактных науках, она нуждалась в моем оракуле еще больше, чем м-м д’Юрфэ. Она оказалась мне полезна в фатальном происшествии, о котором я рассказываю ниже.